Я не знала, что тут сказать. Знала только, что сказатьчто-то надо, что молчание хуже всего.

Он заговорил, не поворачиваясь:

— Давай, Анита, сообщи мне, что я дурак. Что я принесих обоих в жертву своим идеалам.

Голос его был так полон горечи, что горло перехватывало дажеслушать.

— Луиза и ее муж хотели быть верными себе. Ты хотел имв этом помочь. Это полностью укладывается в твою логику и твои правила.

Голос у меня был пустой, но, слава Богу, без упрека. Налучшее я сейчас не была способна. Потому что это была трагедия, и произошла онапотому, что и Ричард, и девушка, и ее жених больше беспокоились о видимости,чем о реальности. А может, это я такая циничная. Или усталая. Ох, какаяусталая!

Как любая настоящая трагедия, она полностью определяласьличностями участников. Если бы Ричард был более практичен и менее идеалистичен,если бы Луиза и ее покойный муж были не так религиозны, не так чисты, да чертвозьми, уж если ее муж ввел ее в оргазм с первого сношения — если бы он был нетак талантлив! Столько здесь сплелось, что превратило добрые намерения вкровавый ужас.

— Да, это полностью укладывается в мою логику и моиидеалы, и это моя ошибка. Мне надо было хотя бы заставить их с Гаем предатьсяпервому ощущению там, где стая могла бы наблюдать, могла бы спасти его. НоЛуиза была так... чувствительна насчет всего этого — я просто не смог настоять.Я просто не мог заставить ее раздеться перед чужими, предаться при свидетеляхсамым интимным переживаниям. Я просто не мог.

Я опять не знала, что сказать. И сделала единственное, чтомогла придумать ему в утешение. Я подошла к, нему, обняла за талию, прижаласьщекой к гладкой твердой спине.

— Ричард, мне так жаль.

Его тело затряслось, и я поняла, что он снова плачет,беззвучно, но не легко. Его сотрясали всхлипывания, но единственным звуком,который он позволял себе издавать, было тяжелое, прерывистое дыхание.

Он медленно опустился на колени, ладони заскрежетали постеклу двери, будто бы кожа слезала с рук. Я осталась стоять, наклонившись надним, прижимая его голову к себе, держа его.

Он откинулся назад, и вдруг оказалось, что я пытаюсьудержать всю его тяжесть, когда он повалился на пол. Я наступила на подолхалата, и мы свалились на пол кучей, его голова и плечи у меня на коленях, и япыталась сесть. Узел на полотенце развязался, и показалась длинная, непрерывнаялиния его тела от талии и бедра до ноги. Полотенце еще держалось, но на последнемиздыхании.

Рот Ричарда раскрылся в беззвучном плаче, и вдруг донессязвук. Ричард испустил отрывистый, придушенный слезами вопль, и будто что-тоосвободилось в нем.

Вдруг всхлипывания полились потоком, перемежаемые тихими,страшными, болезненными звуками. Он всхлипывал, рыдал, скулил, и вопил, ицеплялся за мои руки таю, что должны были остаться синяки. А я могла толькодержать его, гладить его, укачивать, пока он не успокоился. Наконец он улегсянабок, голова и плечи до упора вдвинуты ко мне на колени, а остальное телоскорчилось в зародышевой позе. Полотенце кучей легло под ним на полу — я непомню, когда оно упало. И даже как-то этим была горда, потому что обычно, когдая вижу Ричарда голым, у меня ай-кью падает пунктов на сорок вместе соспособностью рассуждать. Но сейчас так сильно было его страдание, что оно былоприоритетным. Ему сейчас нужен был не секс — утешение.

Наконец он затих у меня на руках, дыхание замедлилось почтидо нормы. Веки, трепеща, опустились, и я на миг подумала, что он заснул. Но тутон заговорил, не открывая глаз.

— Я назначил в стае Эрота и Эранте. — Голос егобыл еще хриплым от плача.

Эрот — это греческий бог любви или вожделения, а Эранте —муза эротической поэзии. В преданиях вервольфов это были имена сексуальныхзаменителей. Мужчина и женщина, которые должны делать то, что нужно, еслиспонсор вервольфа оказывается слишком стеснителен. В стае Верна они были,потому что у Верна лупа очень ревнует своего Ульфрика, а иногда нужен кто-то,кто не участвует эмоционально.

— Это хорошо, Ричард. Я думаю, это облегчит положение.

Он открыл глаза, и они были мрачны. У меня сердце сжалосьпри виде такого взгляда.

— Есть и другие должности, которые тоже сильнооблегчили бы многое, — сказал он все еще хриплым голосом.

Я сжалась — не могла ничего поделать. Я знала, что естьтитулы среди ликои, которые могли бы решать все проблемы, созданные Ричардом.Эти титулы в переводе означают палачей, заплечных дел мастеров. История ликоипереживала когда-то весьма тяжелые времена. Сейчас эти должности заняты в оченьнемногих стаях. В них нет необходимости, поскольку в большинстве стай Ульфриксам по себе достаточный тиран, и ему нет надобности делегировать грубую работу.

— Ты знаешь, что такое Больверк? — спросил Ричард.

— Одно из имен Одина. Означает творца зла или работниказла.

Я говорила почти так же тихо, как он.

— Этого ты не можешь знать из одного семестрасравнительного религиоведения в колледже.

— Нет.

У меня зачастил пульс. Больверк — так называют того, ктосовершает злые деяния вместо Ульфрика. От хитростей и лжи до убийств.

— Ты спрашивала Верна?

— Да.

Я боялась говорить громко, боялась, что он замолчит.Кажется, я знала, к чему клонится разговор, и боялась спугнуть.

— Джейкоб собирается бросить вызов Сильвии, —сказал Ричард, и голос его окреп. — И он убьет ее. Она умеет драться, но явидел Джейкоба в бою. Ей не выстоять.

— Я его не видела в бою, но думаю, что ты прав.

— Если бы я сделал тебя Больверком...

Он замолчал. Я хотела завопить, чтобы он договорил, но несмела. Я могла только сидеть и стараться не сделать ничего такого, чтобы онпередумал. Он начал снова:

— Если бы я сделал тебя Больверком, что бы тыпредприняла? — Последние слова он снова сказал тихо, будто не мог самповерить, что их произнес.

Я выдохнула, заметив только теперь, что задержала дыхание, ипопыталась подумать. Подумать, а потом говорить, потому что второй попытки небудет. Я знала Ричарда, и если мои слова не встретят у него одобрения,предложение будет снято, и он, быть может, никогда больше не попросит меня опомощи. Редко когда мне так хотелось говорить и так было страшно это сделать. Япомолилась о мудрости, дипломатичности, искусности.

— Прежде всего тебе надо было бы объявить стае мойновый титул, а потом я бы выбрала помощников. Мне дозволено три: Бауги, Суттунги Гуунлод.

— Два великана, у которых Больверк обманом выудил медпоэзии, и Гуунлод, дочь великана, которую он для этого соблазнил, — сказалРичард.

— Да.