— А кто сомневается в том, — подхватил Северино,что старость, мерзость и уродство часто доставляют больше удовольствия, нежелисвежесть и красота? Миазмы, исходящие из таких тел, заключают в себе болееострые и возбуждающие пряности: не потому ли очень многие люди предпочитаютчуть протухшую дичь свежему мясу?

— Что до меня, я того же мнения, — сказаСильвестр, пуская в свою служанку стрелу, которая вонзилась ей в правую грудь,тотчас окрасив ее кровью. — Чем уродливее предмет, чем он старше иотвратнее, тем сильнее он меня возбуждает; сейчас я вам это докажу, —продолжал он, набрасываясь на старого Жерома и вставляя ему в седалище член.

— Я весьма польщен таким доказательством, —откликнулся Жером, — сношай меня, друг мой, сношай! Если бы дажепотребовалось заплатить унижением за удовольствие иметь горячий член в заднице,я бы не счел такую плату слишком высокой.

И гнусный распутник, повернув голову, чтобы облобызатьсвоего содомита, окатил ему все лицо вином, которое с силой вытолкнул егопереполненный желудок; залп был настолько омерзителен, что отпрянувшийСильвестр выплеснул такую же смесь в лицо Клементу, находившемуся рядом, нотот, более стойкий, а может быть, глубже погрязший в мерзостях, даже неоторвался от своего компота, в который, кстати, угодила вся зловонная жидкость.

— Полюбуйтесь на невозмутимость этогоразвратника! — воскликнул Амбруаз. — Держу пари, что он не поведетбровью, если даже испражниться ему в глотку.

— Давай, — кивнул Клемент.

Амбруаз облегчился, Клемент проглотил продукт, и трапеза наэтом завершилась.

Первым предложением было отхлестать ягодицы юношам и грудидевушкам: экзекуторы мальчиков должны были стоять на полу, а те кому предстоялотерзать девичьи груди, заберутся на спинки кресел, на которые спиной лягутдевушки.

— Превосходно! — одобрил Антонин. — Толькопусть ганимеды испражняются во время порки, а женщины должны мочиться подстрахом самого сурового наказания.

— Отличная идея, — заволновался Жером, который былнастолько пьян, что с трудом смог вылезти из-за стола.

Жертвы приняли нужную позу. Трудно представить, с какойзвериной яростью эти злодеи работали розгами, разрывая самые прекрасные зады насвете и розово-алебастровые полушария, покорно принимавшие удары. Севериновоспылал неожиданной страстью к очаровательному тринадцатилетнему мальчику, поягодицам которого ручьями струилась кровь. Он схватил его и увел а отдельныйкабинет; когда они возвратились через четверть часа, несчастный был в такомжутком состоянии, что общество решило, что настоятель, как это у него обычнослучалось с мальчиками, употребил особенно жестокие средства, после которых тотвряд ли сможет оправиться. По примеру настоятеля Жером также решил скрыть своиутехи от посторонних глаз: он взял с собой Аврору и еще одну девушку семнадцатилет и красоты неописуемой и подверг обеих

унижениям, столь чудовищным, что их без сознания унесли из комнаты.

Теперь все взгляды устремились на обе жертвы… Да будет нампозволено набросить покров на жестокости, коими завершились эти отвратительныеоргии: наше перо бессильно описать их, а наши читатели слишком чувствительны,чтобы спокойно выслушать это. Достаточно сказать, что истязания продолжалисьшесть часов, и за это время стены подвала увидели такие мерзопакостные эпизоды,такую нечеловеческую жестокость, которые не смогли бы прийти в голову всемНеронам и Тибериям вместе взятым.

Сильвестр отличился невероятным остервенением во времяистязания собственной дочери, прелестной, нежной и кроткой девочки, которуюзлодей: как и было им задумано, с жутким наслаждением прикончил своими руками.Вот что такое человек, обуреваемый страстями! Вот каким он бывает, когдабогатство, авторитет или положение ставят его выше всех законов! Смертельноуставшая Жюстина несказанно обрадовалась, узнав, что ей не придется спать ни скем из монахов. Она добралась до своей кельи, горько оплакивая ужасную участьсамой верной подруги, и с той поры стала думать только о бегстве. Онабесповоротно решилась бежать из этой обители ужаса, и ничто больше ее непугало. Что ждет ее в случае неудачи? Смерть. На что может она надеяться,оставшись здесь? На смерть. В случае удачи, она спасется: так стоило ликолебаться? Но кому-то было угодно, чтобы тягостные примеры торжествующегопорока еще раз прошли перед ее глазами. В великой книге судеб было написано, вэтой мрачной книге, которую не понять никому, было запечатлено, что все, кто еемучил, унижал, держал в оковах, постоянно получали вознаграждение за своизлодеяния… Как будто Провидение вознамерилось продемонстрировать ей опасностьили бесполезность добродетели… Горькие уроки, которые вовсе ее не исправили,которые, будь ей суждено еще раз избежать меча, нависшего над ее головой, непомешают ей — она была в этом убеждена — оставаться до конца рабой этогобожества ее души.

Однажды утром в сераль неожиданно пришел Антонин и объявил,что Северино, родственник и протеже папы, только что назначен Его Святейшествомгенералом ордена бенедиктинцев. На следующий же день настоятель действительноуехал, ни с кем не простившись. Вместо него ожидали другого, как говорили, ещеболее жестокого и развратного. Итак, у Жюстины появились дополнительные причиныускорить исполнение своего плана.

Сразу после отъезда Северино монахи устроили еще однуреформацию. Жюстина выбрала этот день для осуществления задуманного, так как вмонастыре начались обычные хлопоты, предшествовавшие этому событию.

Было начало весны; ночи стояли еще длинные, что облегчало еезадачу; вот уже два месяца она под покровом тайны готовилась к бегству. Онапостепенно подпилила решетки в своей комнате при помощи старого напильника,случайно найденного, и ее голова уже легко пролезала в отверстие; из белья онасплела веревку, более чем достаточную, чтобы спуститься до цоколя здания. Мы,кажется, упоминали, что, когда у нее отобрали пожитки, она ухитрилась оставитьсвои небольшие сбережения и с тех пор тщательно хранила их; перед уходом она спряталаденьги в волосах и, убедившись, что подруги заснули, пробралась в свою комнату.Раздвинув подпиленные прутья, она привязала к одному из них веревку,соскользнула по ней вниз и оказалась на земле. Однако не это было самымтрудным: ее беспокоили шесть рядов живой изгороди, о которых ей рассказывалаОмфала.

Когда глаза ее привыкли к темноте, она увидела, что каждыйпроход, то есть круговая аллейка, отделявшая одну ограду от другой, имела неболее шести футов в ширину, от этого казалось, будто кругом выситсянепроходимый лес. Ночь была темная. Пройдя по первой замкнутой аллее, онаоказалась около окна большого подвала, где происходили погребальные оргии. Окнобыло ярко освещено, и она осмелилась приблизиться и вот тогда-то отчетливоуслышала слова Жерома:

— Да, друзья мои, повторяю еще раз: настала очередьЖюстины; сомнений в этом не может быть, надеюсь, никто не имеет возражений.

— Никто, разумеется, — ответил Антонин. — Вкачестве друга Северино я благоволил к ней до сего момента, так как онанравилась этому досточтимому спутнику наших развлечений; теперь эти причиныисчезли, и я первый настоятельно, прошу вас согласиться с мнением Жерома.