Я ощущала раньше силу в его ладонях, в руках, когда он менядержал, но ничего похожего. Он соединил наши тела в одно тело, в один бьющийся,потеющий, промокающий кусок плоти. Я отдаленно понимала, что это больно, чтобудут синяки, но мне было наплевать.

Я выкрикивала его имя, и тело мое напрягалось вокруг него,стискивая, меня сотрясали спазмы, тело колотилось о кровать, не только оттолчков Ричарда, но от силы самого оргазма, вопли рвались из глотки. Это былохорошо, лучше всего, что бывало, но это была почти грубость, почти боль, почтистрах. В какой-то момент я смутно поняла, что он тоже кончил. Он выкрикивал моеимя, но держался, пока я извивалась и билась под ним. И только когда я затихла,он позволил себе рухнуть на меня, чуть в сторону, чтобы не придавить грудью моелицо.

Мы лежали потной бездыханной грудой, ожидая, чтобы сердцачуть замедлили свой бег и можно было заговорить. Он первым обрел голос.

— Спасибо, спасибо, что мне доверилась.

Я засмеялась:

— Это ты говоришь «спасибо»? — Я поднесла его рукуко рту и поцеловала ладонь, потом положила ее себе на лицо. — Поверь мне,Ричард, это я должна благодарить тебя.

Он тоже рассмеялся, густым горловым смехом, как смеютсятолько мужчины, сексуальным смехом.

— Нам опять надо в душ.

— Кто первый сможет встать, тот и пойдет первым.

Он засмеялся и обнял меня. Я даже не знала, выдержат ли моиноги стояние в душе. Может, лучше ванну.

Я спросонья ощутила чью-то тяжесть позади себя. Изавозилась, укутываясь, стараясь опять погрузиться в теплоту сна. Рука легла комне на плечо, обняла, и я задвигалась, устраиваясь в теплом круге этой руки итела. Не тепло и не ощущение его заставили меня проснуться: леопарды выработалиу меня привычку ко всему этому. Дело было в аромате его кожи. По одному этомузапаху я узнала бы Ричарда. Открыв глаза, я прижалась к нему поближе,оборачивая вокруг себя эту смуглую мускулистую руку, как теплое одеяло.Конечно, никакое одеяло не имело бы той тяжелой твердости, шелковой гладкостиего голой кожи, его умения прижать меня к себе. Он подвинулся ко мне, завозился,чтобы его грудь, живот и бедра обернули меня. Последнее движение — и я ощутила,что он тверд и готов. Было утро, и он мужчина, но это не была неловкость, накоторую следует не обращать внимания. Я имела право обратить столько внимания,сколько мне хотелось — а мне хотелось.

Я стала поворачиваться в этом тугом круге его тела иобнаружила, что сама окостенела. Ниже пояса было ощущение избитости, ноприятной. Я засмеялась, когда он чуть раздвинул руки, чтобы мне удобнее былоповернуться.

— Что смешного? — спросил Ричард.

Я уставилась на него, продолжая смеяться:

— У меня все мышцы окостенели.

Он приподнял брови:

— У меня тоже — некоторые.

Я покраснела, и он поцеловал меня в нос, потом в губы, новсе еще целомудренно, без сексуального оттенка. Я не могла не засмеяться. Еслибы это была не я, я бы сказала «захихикать».

Следующий поцелуй не был целомудренным, и после него Ричардприжал меня к кровати. Он просунул ноги меж моих бедер, его колено коснулосьменя, и я вздрогнула.

Он отодвинулся:

— Что, слишком болит?

— Я бы хотела попробовать, но, знаешь... может быть.

Он наклонился ко мне, играя моим локоном.

— То, что я этой ночью устроил, порвало бы внутренностиобычной женщине.

Мне не нужно было зеркало, чтобы знать, как похолодели уменя глаза. Я действительно не хотела об этом думать.

— Извини, — сказал он. — Никак не хотелпортить удовольствие. — От внезапной улыбки он показался куда моложе икуда спокойнее — я таким давно уже его не видела. — Я просто был рад, чтонаконец-то мне не надо беспокоиться, как бы тебя не повредить.

Мне пришлось улыбнуться в ответ:

— Ты не повредил, но сегодня утром, может быть, надопопробовать что-то поспокойнее.

Веселье ушло из его глаз, и они наполнились чем-то иным,когда он наклонился еще раз меня поцеловать.

— Я думаю, что-нибудь сообразим.

Он поцеловал мои губы, потом стал целовать ниже — в шею, вплечи. Отвлекся на груди, покрыл их поцелуями, лизнул быстрым движением сосок.Накрыл одну грудь ладонями, поводил губами по соску, втянул, сколько можнобыло. Он всасывал меня, пока почти половина груди не оказалась внутри теплойвлаги. И от этого прикосновения откуда-то оттуда, где он прятался, вылетел ardeur.

Ричард отпрянул от моей груди, не выпуская ее из рук.

— Что это? — Руки у него покрылись гусиной кожей.

— Это ardeur, —ответила я тихо.

Он облизал губы, и я увидела у него в глазах страх.

— Жан-Клод мне говорил о нем, даже дал мне ощутитьсобственный вариант, но я не верил. Наверное, не хотел верить.

Ardeurразбудил моего зверя, будто один голод питал другой. Япочувствовала, как зверь разворачивается во мне, растягивается на весь мир, какпробуждающийся от дремоты огромный кот. Он заклубился во мне, потянулся кРичарду, и его зверь откликнулся. Моя рука лежала на теплой твердости егогруди, но я ощутила еще что-то, нечто такое, что там движется, будто грудь унего пуста и там сидит что-то, как в клетке.

Он сжал мне руку, снял со своей груди:

— Что ты делаешь?

— Ardeurвызывает наших зверей, Ричард. — Яподсунулась под него, запустила руку под его тело, ощупывая гладкость плоскогоживота, изгиб бедра. Он перехватил мою руку за миг до того, как я к немупритронулась. Сейчас он держал обе мои руки, но мне было все равно, потому чтоя была уверена: я могу коснуться его не только руками, даже не только телом. Явспомнила, ощущение вдвинувшегося в меня зверя и бросила в него своим, какгорячим сгустком энергии.

Он отпрыгнул, скатился с кровати так быстро, что едва можнобыло уследить глазами. Он стоял у кровати, прерывисто дыша, будто после бега. Яощущала бурление его страха, как шампанское. Он усилил мое сексуальное желание,заставил вскинуться на колени, подползти по путанице постели к ее краю. Я чуялаего тепло, запах его кожи доносился до меня — едва уловимая сладость одеколона,которым он смазывался накануне. Мои глаза блуждали по его красоте. Спутанные сосна волосы висели тяжелой массой сбоку лица, он смахнул их рукой назад ивстряхнул головой, и даже от этого простого движения у меня все сжалось внизу.Но под этим горячим желанием еще сквозила мыслишка, как бы ощущалась этагладкая, твердая кожа у меня на зубах. Мне хотелось кусаться, прокусывать.Пылающий образ мелькнул — как оно было бы попробовать его на вкус, ощутить, какотвечает этому ощущению мое тело, не только сексу, но и голоду, и я впервыепоняла, почему оборотни говорят о голоде так, будто это слово написанопрописными буквами. Райна подняла свою похотливую голову. Ardeurпреодолел илиподчинил ее, но она была здесь, подсовывала образы к моим ощущениям. Яскатилась с кровати, и Ричард попятился.