– Поразительно! – прошептал явно потрясенныйОскайн. – Император никогда не встает навстречу своим гостям.

– Кто эти дамы рядом с ним? – шепотом спросилаЭлана.

– Его жены, – ответил Оскайн, – тамульскиеимператрицы. Их девять.

– Чудовищно! – задохнулся Бевьер.

– Политическая необходимость, сэр рыцарь, –пояснил Оскайн. – У обычного человека может быть только одна жена, но уимператора их должно быть девять – по числу королевств, входящих в Империю. Императорне вправе никому отдавать предпочтения.

– Кажется, одна из императриц забыла завершить свойтуалет, – критически заметила баронесса Мелидира, разглядывая одну из женимператора, загорелую молодую женщину, которая была обнажена до пояса и ничемне проявляла, что полуодетость вызывает у нее хоть какое-то беспокойство. Юбка,облегавшая ее бедра, была ярко-алого цвета, в волосах краснел живой цветок.

Оскайн хихикнул.

– Это наша Элисун, – пояснил он с улыбкой. –Она с острова Валезия, и эта одежда – или, вернее, ее отсутствие – традиционнадля островитян. Элисун очень простая девочка, и мы все ее обожаем. Обычныезаконы, касающиеся супружеской верности, никогда не применяются к императрицамвалезийского происхождения. Верность и неверность – понятия, непостижимые длявалезийцев. Они не знают, что такое грех.

Бевьер шепотом ахнул.

– Неужели никто не пытался наставить их на путьистинный? – спросил Эмбан.

– Пытались, ваша светлость, и еще как! –ухмыльнулся Оскайн. – Духовные лица из эленийских королевств с западаИмперии десятками прибывают на Валезию, дабы убедить островитян, что их любимоевремяпрепровождение – позор и грех. Вначале проповедники полны религиозногопыла, но это, как правило, длится недолго. Валезийские девушки очень красивы ивесьма дружелюбны. Почти всегда обращенными оказываются эленийцы. В валезийскойрелигии, судя по всему, существует только одна заповедь: «Будь счастлив».

– Бывают заповеди и похуже, – вздохнул Эмбан.

– Ваша светлость! – воскликнул Бевьер.

– Пора бы тебе повзрослеть, Бевьер, – сказалЭмбан. – Порой я думаю, что наша Святая Матерь чересчур ревностноотносится к некоторым сторонам человеческого бытия.

Бевьер покраснел, и его лицо застыло в неодобрительнойгримасе.

Придворные в тронном зале, явно по команде императора, дружнопростерлись ниц перед проходившей Эланой. Частая практика сделала их такимиискусными, что упасть на колени, удариться лбом о пол и снова выпрямиться ониухитрялись без малейшей заминки.

Элана, облаченная в царственно-синее одеяние, остановиласьперед троном и исполнила изящный реверанс. Выражение ее лица ясно говорило, чтоона ни за какие блага в мире не станет простираться ниц.

Император поклонился в ответ, и по толпе придворныхпробежали изумленные ахи и шепотки. Императорский поклон был вполне достойным,хотя и немного чопорным. Сарабиан явно упражнялся в этом искусстве, но оно былоему мало знакомо. Затем он откашлялся и заговорил по-тамульски, то и делозамолкая, чтобы придворный переводчик успел перевести его слова на эленийский.

– Не смотри куда не следует, – прошептала ЭланаСпархоку. Лицо ее при этом оставалось торжественно-бесстрастным, губы едвадвигались.

– Я и не смотрел на нее, – запротестовал он.

– В самом деле?

Императрица Элисун притягивала к себе внимание всех, безисключения, рыцарей церкви и пелоев и явно наслаждалась этим. Ее темные глазаблестели, а в улыбке таилась некоторая толика лукавства. Она стояла неподалекуот своего царственного супруга и глубоко дышала – видимо, это было упражнение,принятое среди ее соплеменников. Во взгляде, которым она одаряла своихмногочисленных обожателей, были вызов и оценивающее выражение. Именно такоевыражение Спархоку доводилось видеть на лице Эланы, когда она выбирала нарядыили драгоценности. Спархок заключил, что императрица Элисун, похоже, ещедоставит им немало хлопот.

Речь императора Сарабиана изобиловала церемониальнымибанальностями. Его сердце полнилось. Он таял от счастья. Он был потрясенкрасотой Эланы. Он был поражен той честью, которую она оказала ему,откликнувшись на его приглашение. Он полагал ее наряд прекрасным.

Элана, искушеннейший в мире оратор, мгновенно отбросив речь,которую готовила со времени отъезда из Чиреллоса, разразилась ответной речью.Она нашла Материон прекрасным. Она известила Сарабиана, что отныне ее жизньдостигла своего венца (жизнь Эланы, судя по всему, достигала своего венца скаждой новой речью). Она восхвалила невыразимую красоту императорских жен (нисловом, впрочем, не обмолвившись о более чем очевидных достоинствах императрицыЭлисун). Она также таяла от радости – похоже, здесь это было в обычае. Онамногословно поблагодарила императора за его щедрое гостеприимство. Говорить опогоде она не стала.

Император Сарабиан явно вздохнул с облегчением. Видимо, онпуще смерти опасался, что Элана случайно скажет что-нибудь этакое, на что емупридется отвечать, не посоветовавшись с правительством.

Он поблагодарил Элану за выраженную ею благодарность.

Она поблагодарила его за благодарность, выраженную в ответна ее благодарность.

После чего оба замолчали, глядя друг на друга. Благодаритьза благодарность в ответ на выраженную прежде благодарность было бы уже докрайности нелепо.

Тогда чиновник, на лице которого отражалась преувеличеннаяскука, многозначительно откашлялся. Ростом он был выше среднего тамульца, илицо его не выражало ни тени того, что он думал на самом деле.

С огромным облегчением император Сарабиан представил гостямсвоего первого министра – Пондию Субата.

– Странное имечко, – пробормотал Улаф, когда словаимператора были переведены на эленийский. – Интересно, как зовут егоблизкие друзья – может быть, Понди?

– «Пондия» – это его дворянский титул, сэр Улаф, –пояснил Оскайн, – что-то вроде виконта, хотя и не совсем. Будьте осторожныс ним, господа мои. Он вам определенно не друг. К тому же он делает вид, что непонимает эленийского, хотя я сильно подозреваю, что его невежество на сей счетпреувеличено. Субат яростно сопротивлялся идее пригласить в Материон принцаСпархока. Он считал, что это унизит достоинство императора. Мне также сообщили,что от решения императора обращаться с королевой Эланой как с равной нашегопервого министра едва не хватил удар.

– Он опасен? – шепотом спросил Спархок.