– Там не просто один репортер, – сказал Холод.

– Я их видела – как стая акул на запах крови. – Ястала запихивать свои вещи в чемодан, лежащий на кровати. – Мне случалосьбыть предметом внимания СМИ, но не столь интенсивного.

Холод положил ногу на ногу, показав светлые туфли – но неноски. Холод никогда не носит брюк столь коротких, чтобы видны былиноски, – это не комильфо. Сшитый на заказ пиджак точно соответствовалбрюкам, из кармана выглядывал платочек. Белую рубашку удерживал у ворота серыйгалстук с серебряной булавкой. Волосы Холод убрал в тугой пучок, открыв чистыеи сильные черты лица. Он был ослепительно красив, когда волосы не отвлекаливнимание зрителя. Вид у него был уверенный, спокойный – куда девался тот самец,который чуть не раздавил меня ночью в ванной? Но я знала, что этот другой Холодприсутствует под надетой маской и ждет разрешения выйти.

Я запихнула последние предметы туалета в чемодан, закрылаего и стала застегивать молнию. Потом посмотрела на ребят:

– Мальчики, у вас вид такой, будто случилось что-тоочень, очень плохое. И я еще об этом не знаю. Где все?

Ответил Холод:

– Они охраняют дверь и окно. Пытаются сдержатьрепортеров, но проигрывают битву, Мередит.

Дойл оперся руками на ночной столик, опустил голову. Толстаякоса волос шевельнулась у ног, как верная собака.

– Вы меня пугаете. Говорите, что случилось.

Холод показал на газету, лежащую рядом на столике. Ленивымтаким движением, но...

– Это "Сент-Луис пост-диспетч"? –спросила я.

Дойл бросил быстрый взгляд на Холода, который поднял руки,показывая, что они пусты.

– Она должна знать.

– Да, это она, – ответил Дойл сдавленным голосом.

– Я вчера говорила с Барни Дженкинсом. Он сказал, чторазоблачит меня как принцессу фейри. Насколько я понимаю, у него слово с деломне расходятся.

Дойл повернулся, оперся на столик ягодицами, сложив руки наживоте, так что правая небрежно легла на пистолет. Для него это нервозный жест.Пусть это выглядело угрозой – когда он стоял за спиной королевы, поглаживаяпистолет, – и даже было ею, но все равно это был нервозный жест.

Я подошла к столу:

– Парни, а что за важность? Дженкинс – мудило, но вратьнапрямую он не станет, тем более в "Пост".

– Прочти и скажи потом, что нам не о чембеспокоиться, – предложил Дойл.

На первой полосе – фотография меня и Галена в аэропорту. Ноостановила мои глаза газетная шапка:

ПРИНЦЕССА МЕРЕДИТ ПРИЕЗЖАЕТ ДОМОЙ НАЙТИ СЕБЕ МУЖА

И под фотографией – шрифтом помельче:

"Это не он?"

Я повернулась к Дойлу и Холоду.

– Дженкинс мог строить догадки. Мы с Галеном знали, чтов аэропорту были фотографы. – Я посмотрела на них, но они оставались все втом же трауре и тревоге. – Да что с вами такое? Нам всем случалосьпопадать в газеты.

– Не так, – заметил Холод.

– То ли лучше, то ли хуже, – добавил Дойл. –Прочти статью.

Я начала пробегать статью, но споткнулась на первом жеабзаце.

– Гриффин дал интервью Дженкинсу! – ахнула я ивынуждена была сесть на край кровати. – Да поможет нам Богиня.

– Вот именно, – сказал Дойл.

– Королева уже говорила с нами. Она проследит, чтобы онпонес наказание за злоупотребление твоим доверием. И назначила на сегодня навечер пресс-конференцию, – сообщил Холод.

– Пожалуйста, прочти статью, Мередит, – напомнилДойл.

Я прочла статью. Прочла дважды. Меня возмутило не то, чтоГриффин сообщил личные подробности, но что он это сделал без моего разрешения.Он мою личную жизнь сделал достоянием всех и каждого. У сидхе довольнопричудливые правила насчет неприкосновенности частной жизни. Мы не так цениминтимные секреты, как люди, но за нашей личной жизнью следить не принято. Заэто когда-то полагалась смертная казнь. Для Гриффина это "когда-то"может оказаться здесь и сейчас. Королева сочтет болтовню с репортерами совсемне комильфо. В общем, я сидела на кровати, уставившись в газету, но не видя ее.Потом подняла глаза на моих спутников.

– Он сообщает детали наших отношений – намеки, оченьгрязные намеки. Мне еще повезло, что это приличная газета, а не таблоид.

Они переглянулись.

– Ребята, скажите мне, что вы шутите!

Холод полез рукой себе за спину, будто он читал это, когда явыходила из ванной. И протянул газету мне.

Я подождала, пока газета свалится на пол рассыпанной кучей,и взяла у него из рук цветастую скользкую бумагу. Фото на первой полосеизображало нас с Гриффином в постели. Только его руки как-то прикрывали мнегрудь и ничего больше. Я смеялась. Мы оба смеялись. Я вспомнила фотографии,вспомнила его любовь к фотографиям. Некоторые у меня еще оставались, но не все.Не все.

Я услышала свой голос – он был очень спокоен, хотя шелоткуда-то издалека.

– Как? Как они смогли так быстро состряпать статью? Ядумала, газеты так быстро не выходят.

– Очевидно, это возможно, – сказал Дойл.

– Ребята, скажите мне, что это единственная фотография.

– Мне очень жаль, Мередит, – ответил Дойл.

Холод хотел было погладить меня по руке, но его рукаопустилась обратно.

– У меня слов нет, Мередит, как я тебе сочувствую.

Я заглянула в его серые глаза. Действительно, я увидела вних сочувствие, а вот чего не увидела – это злости. Единственное, чего мнесейчас хотелось.

– Королева об этом знает?

– Знает, – ответил Дойл.

Я держала газету в руках, хотела развернуть ее, посмотреть,что там еще за фотографии, и не могла себя заставить. Не могла заставить себяпосмотреть.

Я сунула газету в руки Холода:

– Насколько это все... плохо?

Он посмотрел на Дойла, снова на меня. Надменная отстраненнаямаска слегка приподнялась, и тот Холод, с которым я сегодня проснулась утром,выглянул из серых глаз.

– В таблоиде откровенной наготы нет нигде. Но если несчитать этого, то плохо.

Я спрятала лицо в ладони, оперлась локтями на колени.

– О Боже, если Гриффин мог продать их Дженкинсу,таблоидам, то он мог продать их куда угодно. – Я подняла голову, какпловец, выныривающий из глубины. Вдруг стало трудно вдохнуть. – В Европеесть журналы, которые готовы были бы напечатать все фотографии. Мне все равно,что я там голая, но это было личное – только Гриффин и я. Если бы я хотелаопубликовать фотографии, я бы их продала "Плейбою" много лет назад.Бог и Богиня, как Гриффин мог?