К полуночи последние репортеры уже разбрелись, по горлонаполненные старым вином, дорогами закусками и лапшой, которую тетушка навешалаим на уши. Но сделано это было стильно. Она была одета в строгий деловойкостюм, но без блузки, и ложбина на груди виднелась в вырезе жакета – шикдевушки по вызову. Она была в восторге, что я решила навестить родной дом. Ввосхищении, что я наконец согласилась заключить союз с каким-нибудь счастливцемиз сидхе. Огорчена недостойным поведением Гриффина. Один репортер спросил ее оякобы имевшем место фейрийском афродизиаке, от которого чуть не сошел с умацелый полицейский участок в Лос-Анджелесе. Ей об этом ничего не было известно.Андаис никому, кроме себя, не разрешила отвечать на вопросы. Насчет меня, яполагаю, она опасалась, что я скажу что-нибудь не то. Мужчины вообщеприсутствовали только для мебели.

Кел сидел от нее справа, я – слева. Мы обменивалисьулыбками. Все мы трое позировали для фотографий: он – в своем сшитом на заказчерном костюме, я – в таком же черном, на заказ сшитом, платьице с короткимжакетом, усыпанном настоящими черными жемчужинами, и Андаис в своем деловомкостюме девушки по вызову. Вид такой, будто мы собираемся на очень дорогие иочень шикарные похороны. Если я стану когда-нибудь королевой, я введу при Двореновые цвета. Что угодно, только не черное.

Двор в эту ночь был очень тих. Кела увели прочь – готовить кнаказанию. Королева увела к себе Дойла и Холода для доклада. Гален прихрамывалк концу пресс-конференции, и Ффлур увела его смазать раны для ускорениязаживления. Охранять меня остались Рис, Китто и Паско. Паско прошедшей ночьюприехал в отель, но провел остаток ее в соседнем номере. Длинные розоватыеволосы у него спадали до колен бледным занавесом. Черное ему не идет. От этогоцвета кожа у него кажется лиловатой, а волосы почти коричневыми. В подходящихцветах Паско сиял, но не в тех, что сегодня. На Рисе черное смотрелось лучше,но украшала его наряд голубая рубашка под цвет его глаз. Королева ему этопозволила.

Рис и Паско шли за моей спиной как отличные телохранители.Китто держался сбоку, как верный пес. Ему не разрешили показываться передкамерами на пресс-конференции. Предрассудки насчет гоблинов сильны при обоихДворах. Китто был единственным, кому было позволено остаться в джинсах и футболке.В эту ночь мы остались при Дворе, потому что другой свободной от репортеровзоны не было на пятьдесят миль вокруг. Никто не выломает окна у королевы и небудет делать снимки через земляной холм.

Я пыталась найти свои прежние комнаты, но посреди холла быладверь – большая дверь из дерева и бронзы. За этой дверью располагалась БезднаОтчаяния. В прошлый раз, когда я видела эту комнату, она была возле ЗалаСмертности – то есть камеры пыток. Предполагалось, что Бездна действительнобездонна, что было бы невозможно, будь она чисто физической. Но она чистофизической не была. Одним из суровейших наших наказаний было низвержение вБездну для вечного падения – без старения, без смерти. Свободное падениенавсегда.

Я остановилась посередине коридора, давая подойти Рису иПаско. Китто подвинулся в сторону, инстинктивно, подальше от Риса. Рису даже ненадо было к нему прикасаться – хватало взгляда. Не знаю, что Китто в этомвзгляде видел, но он его боялся.

– В чем дело? – спросил Рис.

– Что эта штука здесь делает?

Он наморщил брови, рассмотрел дверь.

– Это дверь в Бездну.

– Вот именно. Ей полагается быть на три уровня ниже какминимум. Что она делает здесь, на главном уровне?

– Ты так говоришь, будто ситхен повинуетсярассудку, – сказал Паско. – Холм решил перенести Бездну на верхнийуровень. Иногда он устраивает такие перестановки.

Я посмотрела на Риса – он кивнул.

– Бывает иногда.

– Иногда – это как часто? – спросила я.

– Примерно каждое тысячелетие, – ответил Рис.

– Приятно иметь дело с народом, у которого "иногда"– это раз в тысячу лет, – заметила я.

Паско взялся за большую бронзовую ручку.

– Позволь мне, принцесса.

Дверь открывалась очень медленно, снимая всякие сомнения втом, что она неимоверно тяжела. Паско, как почти любой сидхе, мог бы выжатьнебольшой дом, если бы нашел, за что ухватиться, но дверь он открывал какимеющую приличный вес.

Расположенная за нею комната была погружена в серые сумерки,будто освещение, действующее в остальных частях ситхена, здесь слабело. Я вошлав полумрак, сопровождаемая Китто, который тут же метнулся вперед, держасьподальше от Риса – как собака, которая опасается пинка. Комната была именнотакова, какой она мне помнилась, – большое круглое каменное помещение скруглой же дырой в полу посередине. Дыра была ограждена невысокими перилами,сделанными из костей, серебряной проволоки и магии. И эти перила светилисьсобственным гламором. Некоторые говорили, что перила заговорены, чтобы Безднане хлынула наружу и не стала пожирать мир. На самом деле они были заговорены,чтобы никто не мог перепрыгнуть, то есть совершить самоубийство или упасть тудаслучайно. Только один был способ перейти эти перила – если тебя перебросят.

Я не стала подходить близко к светящейся груде костей, аКитто прицепился к моей руке как ребенок, который боится сам перейти улицу. Вдальнем конце комнаты была еще одна дверь, и мы направились к ней. Каблуки моихтуфель гулко клацали по камням пола. Дверь у нас за спиной закрылась с громкимлязгом, от которого я вздрогнула. Китто потянул меня за руку – быстрее к дальнейдвери. Меня не надо было подгонять, но бежать на высоких каблуках я тоже нехотела. Одно растяжение лодыжки я на этой неделе уже вылечила, и пока чтохватит.

Одновременно произошли два события: краем глаза я заметиламелькнувшее движение на той стороне Бездны, движение там, где никого не было. Ивторое – я услышала за спиной тихий звук и обернулась.

Рис стоял на коленях, бессильно опустив руки, и на лице егобыло недоумение. Паско склонился над ним с окровавленным ножом в руке. Рисмедленно свалился вперед лицом, тяжело рухнул, все так же бессильно опустивруки, и только рот у него раскрывался и закрывался, как у рыбы на песке.

Я бросилась к двери, спиной к стене, Китто рядом со мной, ноя знала – слишком поздно. Промельк на той стороне пропасти раздвоился, какневидимый занавес, открывая Розенвин и Сиобхан. Они разделились, одна налево,другая направо, обходя меня с флангов: Сиобхан – вся бледная и призрачная, какхэллоуинский ужас, и Розенвин – розовая и голубая, как пасхальная куколка. Однавысокая, другая низенькая, такие противоположные, они двигались как две частиодного целого.

Я прислонилась спиной к стене, Китто скорчился рядом, будтостараясь стать поменьше ростом и менее заметным.

– Рис не умер. Его даже удар в сердце не убьет, –сказала я.