Коулу понравилась эта мысль. Он пересталходить и сделал пометку в своем блокноте. Охранник постучал в дверь и отворилее. Вошли Войлз и Глински. Когда все четверо пожали друг другу руки, настроениев кабинете вдруг стало мрачным. Вошедшие сели перед столом президента, а Коул,как обычно, встал возле окна, сбоку от президента. Он ненавидел Войлза иГлински, а они, в свою очередь, презирали его. Коул преуспевал на почвененависти. Он имел возможность наушничать президенту, и это было все, что имелодля него значение.

Коул будет молчать несколько минут. Вприсутствии других важно было позволить президенту взять бразды правления всвои руки.

— Мне очень жаль, что вы здесь, но все равноблагодарю, что пришли, — начал президент.

Они мрачно кивнули и покорно приняли этуочевидную ложь.

— Что произошло?

Войлз говорил быстро и по существу. Он описалкартину в доме Розенберга, когда были обнаружены тела. Каждый раз сержант в часночи, в соответствии с установленным порядком, подходил для контроля к агентам,сидящим на улице. Когда Фергюсон не появился, они стали волноваться. Убийствабыли совершены чисто и профессионально. Он рассказал, что ему было известно оДжейнсене. Перелом шейных позвонков. Удушение. Обнаружен каким-то типом набалконе. Очевидно, никто ничего не видел. Войлз не был столь резким и уверенным,как обычно. Это был черный день в истории Бюро, и он чувствовал, что начинаетприпекать. Но он пережил пятерых президентов и наверняка сможет переигратьэтого идиота.

— Эти два убийства, очевидно, связаны друг сдругом.

— Возможно. Похоже, что так, однако…

— Бросьте, директор. За двести двадцать летнашей истории было убито четыре президента, два или три кандидата, несколькоборцов за гражданские права, пара губернаторов, но еще ни одного судьиВерховного суда. А сейчас, за одну ночь, в течение двух часов сразу дваубийства. И вы не уверены, что они связаны?

— Я не говорил этого. Какая-то связь междуними должна быть. Просто дело в том, что методы совершенно различны. И слишкомпрофессиональны. Вы, должно быть, помните, что мы имели тысячи угроз,адресованных судьям.

— Отлично. Тогда кто же ваши подозреваемые?

Никто еще не подвергал Дентона Ф. Войлзаперекрестному допросу. Он пристально посмотрел на президента.

— Еще слишком рано подозревать кого-либоконкретно. Мы все еще собираем свидетельства.

— Как убийца проник к Розенбергу?

— Никто не знает. Мы не видели, как он входил,вы понимаете? Вероятно, он какое-то время уже находился там, прячась в клозетеили, возможно, на чердаке. К тому же мы не были допущены. Розенберг отказывалсявпускать нас в свой дом. Дом обычно осматривал Фергюсон во второй половине дня,когда судья возвращался со службы. Пока еще говорить слишком рано, но мы ненашли никаких следов убийцы. Совершенно никаких, кроме трех тел. Результатыбаллистической и патологоанатомической экспертиз мы получим сегодня утром.

— Я хочу видеть их, как только они окажутся увас.

— Хорошо, господин президент.

— Я хочу также иметь к пяти вечера предварительныйсписок подозреваемых. Это вам понятно?

— Конечно, господин президент.

— И мне хотелось бы получить от вас доклад осостоянии системы безопасности и о сбоях в ее работе.

— Вы полагаете, что она дает сбои?

— Мы имеем двух мертвых судей, охрану которыхобеспечивало ФБР. Я думаю, американский народ заслуживает того, чтобы знать,что случилось, директор. Да, она дает сбои.

— Должен ли я докладывать вам илиамериканскому народу?

— Вы докладываете мне.

— А затем вы созываете пресс-конференцию идокладываете американскому народу, не так ли?

— Вы что, боитесь общественногоразбирательства, директор?

— Ничуть. Розенберг и Джейнсен мертвы потому,что отказались взаимодействовать с нами. Они прекрасно знали о грозящейопасности, тем не менее не побеспокоились о своей безопасности. Остальныесемеро взаимодействуют с нами и пока живы.

— Пока. Вы бы лучше проверили. Они у вас мруткак мухи.

Президент улыбнулся, видя, как Коул откровеннопотешается над Войлзом. Коул решил, что наступила пора вступать в разговор.

— Директор, вы знали, что Джейнсен ошиваетсяпо таким местам?

— Он был пожилым человеком с пожизненнымназначением. Если он предпочитал плясать голым на столах, мы не могли помешатьему.

— Да, сэр, — Коул был сама вежливость, — но выне ответили на мой вопрос.

Войлз глубоко вздохнул и посмотрел в сторону.

— Да. Мы подозревали, что он былгомосексуалистом, и нам было известно, что ему нравились определенныекинотеатры. Но мы не имели ни полномочий, ни желания, господин Коул, разглашатьтакую информацию.

— Я хочу, чтобы эти доклады были у менясегодня к полудню, — сказал президент.

Войлз смотрел в окно и молчал. Президентперевел взгляд на директора ЦРУ Роберта Глински:

— Боб, мне нужен честный ответ.

Глински напрягся и нахмурился.

— Да, сэр. Слушаю.

— Я хочу знать: существует ли какая-нибудьсвязь между этими убийствами и каким бы то ни было правительственнымагентством, подразделением или группой в США?

— Да что вы! Вы серьезно, господин президент?Это абсурд.

Глински выглядел шокированным, но президент,Коул и даже Войлз знали, что в ЦРУ в эти дни все было возможно.

— Серьезнее не бывает, Боб.

— Я тоже серьезно. И я заверяю вас: мы неимеем никакого отношения к этому. Я потрясен тем, что вы могли подумать обэтом. Это смехотворно.

— Проверьте, Боб. Я хочу быть уверен на стопроцентов. Розенберг не верил в национальную безопасность. Он обзавелсятысячами врагов в разведке. Так что проверьте, о’кей?

— О’кей, о’кей.

— И представьте доклад сегодня к пяти.

— Понятно. О’кей. Но это пустая трата времени.

Флетчер Коул придвинулся к столу президента.

— Я предлагаю, джентльмены, встретиться здесьв пять вечера. Это вас устроит?