Миссис Келвин Бейкер и мисс Хезерингтон тут жевстрепенулись. Миссис Бейкер отвернулась от письменного стола и возбужденнопрошептала:

– Вы случайно не заметили рыжеволосую женщину, котораятолько что заглянула, мисс Хезерингтон? Говорят, она единственная пережила этуужасную авиационную катастрофу на прошлой неделе.

– Я видела, как она прибыла сегодня, – отозвалась миссХезерингтон, уронив петлю от волнения. – В машине «Скорой помощи»!

– Прямо из больницы – так сказал администратор. Разумно лиона поступила, выписавшись так скоро? Кажется, у нее было сотрясение мозга.

– У нее пластырь на лице – возможно, порезалась стеклом.Хорошо, что нет ожогов. Кажется, после авиакатастроф остаются ужасные следы отожогов.

– Об этом и думать страшно. Бедняжка! Интересно, летел ливместе с ней муж и остался ли он в живых?

– Вряд ли. – Мисс Хезерингтон покачала головой, покрытойжелтыми с проседью волосами. – В газетах писали, что выжила одна пассажирка.

– Да, верно. Там указывалась и ее фамилия. Миссис Беверли…нет, Беттертон.

– Беттертон… – задумчиво повторила мисс Хезерингтон. –Напоминает что-то знакомое… Тоже в газетах… Я уверена, что видела там этуфамилию.

«Tant pis pour Pierre, – думала мадемуазель Марико. – Il estvraiment insupportable! Mais le petit Jules, lui il est bien gentil. Et sonpure est tres bien place dans les affaires. Enfin, je me decide».[4]

Изящной походкой мадемуазель Марико удалилась из салона и изнашей истории.

Миссис Томас Беттертон вышла из больницы спустя пять днейпосле катастрофы. Машина «Скорой помощи» доставила ее в отель «Сен– Луи».

Преисполненный сочувствия администратор проводил женщину сполосками пластыря на бледном, измученном лице в зарезервированный для нееномер.

– Что вам только пришлось перенести, мадам! – воскликнул он,осведомившись, подходит ли ей комната, и включив свет, в чем не было никакойнеобходимости. – Но какое чудесное спасение! Насколько я понял, пережившихкатастрофу всего трое и один из них все еще в критическом состоянии.

Хилари устало опустилась на стул.

– В самом деле, – промолвила она. – Я сама едва могу в этоповерить. Даже теперь я почти ничего не помню. Последние сутки передкатастрофой для меня как в тумане.

Администратор сочувственно кивнул:

– Это результат контузии. Такое однажды случилось с моейсестрой. Во время войны она была в Лондоне и потеряла сознание при взрывебомбы. Вскоре сестра пришла в себя, встала, отправилась на Юстонский вокзал,села на поезд, прибыла в Ливерпуль и, figurez-vous[5], не могла вспомнить нибомбежку, ни как она потом шла по Лондону и садилась в поезд! Последнее, чтоона помнила, – это как вешала юбку в шкаф. Любопытно, не так ли?

Хилари согласилась, что это и впрямь любопытно.Администратор с поклоном удалился. Хилари встала и посмотрела на себя взеркало. Она настолько вжилась в свой новый образ, что действительно ощущаласлабость в ногах, естественную для человека, только что вышедшего из больницыпосле тяжелой передряги.

Хилари уже осведомлялась в столе справок, но для нее не былони сообщений, ни писем. Первые шаги в новой роли предстояло делать в полноммраке. Возможно, Олив Беттертон велели позвонить по определенному номеру илисвязаться с определенным лицом в Касабланке. На это не было никаких указаний. Хиларирасполагала только паспортом Олив Беттертон, ее аккредитивом, билетами исделанными ею заказами. Олив должна была провести два дня в Касабланке, шестьдней в Фесе и пять дней в Марракеше. Конечно, все брони устарели со всемивытекающими последствиями. Над паспортом и аккредитивом уже должным образомпоработали. В паспорте теперь была фотография Хилари, а имя Олив Беттертон ваккредитиве также было написано почерком Хилари. Все ее удостоверения были вполном порядке. Теперь задача Хилари заключалась в том, чтобы хорошо игратьроль и ждать. Ее оружием были авиакатастрофа и вызванная ею частичная потеряпамяти.

Катастрофа была подлинной, и Олив Беттертон действительнонаходилась на борту самолета. Сотрясение мозга должно объяснить неспособностьОлив Беттертон следовать полученным инструкциям. Ей оставалось только ожидатьновых распоряжений.

Сейчас самым естественным был бы отдых. Поэтому Хилари леглана кровать и два часа перебирала в уме все, чему ее учили. Багаж Олив былуничтожен во время катастрофы. У Хилари было несколько вещей, которыми ееснабдили в больнице. Она причесала волосы, подкрасила губы и спустилась встоловую.

Хилари заметила, что на нее смотрят с интересом. Впрочем,бизнесмены едва удостаивали ее взглядом. Зато у столиков, занятых туристами,слышалось оживленное бормотание:

– Вот эта женщина, с рыжими волосами, выжила послеавиакатастрофы… Да, я сама видела, как она прибыла из больницы в машине «Скоройпомощи»… Она все еще выглядит больной… Не знаю, стоило ли ее выписывать такрано… Какое ужасное испытание! Какое чудесное спасение!

После обеда Хилари немного посидела в маленьком салоне. Ееинтересовало, не попытается ли кто-нибудь с ней заговорить. В комнатенаходились еще две женщины, и вскоре одна из них – низенькая, пухлая ледисредних лет с подсиненными седыми волосами – села рядом с Хилари и быстрозаговорила приятным, чисто американским голосом:

– Надеюсь, вы меня извините, но я чувствовала, что должнапоговорить с вами. Ведь это вы чудесным образом спаслись во время авиакатастрофы?

Хилари отложила журнал.

– Да, – ответила она.

– Ну разве это не ужасно? Я имею в виду катастрофу. Говорят,что выжили только трое. Это правда?

– Двое, – поправила Хилари. – Одна из троих умерла вбольнице.

– Господи! Вы не будете возражать, миссис…

– Беттертон.

– Вы не будете возражать, если я спрошу, где вы сидели всамолете – впереди или ближе к хвосту?

Хилари знала ответ.

– Ближе к хвосту.

– Говорят, это самое безопасное место, верно? Теперь всегдабуду требовать место поближе к задним дверям. Слышали, мисс Хезерингтон? – Онаповернулась к другой леди средних лет – явной англичанке с унылой лошадинойфизиономией. – Я как раз недавно говорила: в самолете не позволяйте стюардессамсажать вас впереди.