«Не так уж он незначителен», – подумала Хилари. Глазастарика даже на расстоянии казались на редкость живыми и смышлеными.

Блондинка и ее спутник встали и направились в столовую.Официант, теперь, очевидно, считавший себя гидом и наставником Хилари,остановился у ее столика, собирая бокалы, и сообщил очередную информацию:

– Се monsieur-lа[8] крупный бизнесмен из Швеции. Он оченьбогат. А леди с ним – кинозвезда, как говорят, вторая Гарбо. Шикарная женщина,но постоянно устраивает ему сцены. Вечно всем недовольна. Ей скучно в Фесе, гденет ни ювелирных магазинов, ни других роскошных дам, которые восхищались бы еетуалетами и завидовали ей. Она требует, чтобы завтра он повез ее в какое-нибудьболее интересное место. Увы, даже богатые не всегда могут наслаждаться миром ипокоем.

Сделав это нравоучительное замечание, официант, словноушибленный током, понесся по террасе к подзывающему его клиенту:

– Что угодно мсье?

Большинство постояльцев отправились на ленч, но Хиларипоздно позавтракала и не хотела есть. Она снова заказала мартини. Красивыймолодой француз вышел из бара, бросил быстрый взгляд на Хилари и двинулся потеррасе к лестнице, напевая отрывок из французской оперы:

Le long des lauriers roses,

Revant de douces choses.[9]

Слова что-то смутно напомнили Хилари. «Le long des lauriersroses». Laurier – Лорье? Фамилия француза в поезде. Было ли это всего лишьсовпадением или чем-то бо́льшим? Она открыла сумочку и достала карточку,которую дал ей попутчик. «Мсье Анри Лорье, Касабланка, рю де Круассан, 3».Хилари перевернула карточку – на обороте виднелись следы карандаша, словночто-то было написано и затем стерто. Она попыталась расшифровать следы надписи.Вначале были слова «Oc sont», а в конце – «d’antan»[10]. На момент Хилари подумала,что это какое-то сообщение, но потом покачала головой и спрятала карточку.Должно быть, это цитата, которую француз зачем-то записал и после стер.

На Хилари упала тень – она вздрогнула и подняла взгляд.Солнце заслонил мистер Аристидис, который стоял, устремив взгляд на далекиесилуэты холмов. Старик вздохнул, потом резко повернулся к столовой, задеврукавом бокал на столике Хилари, отчего тот упал на пол и разбился. Он тут жевежливо извинился:

– Mille pardons, madame.[11]

Хилари, улыбаясь, заверила его по-французски, что ничегострашного не произошло. Щелкнув пальцами, мистер Аристидис подозвал официанта,приказал подать мадам свежую порцию напитка и, снова извинившись, направился вресторан.

Молодой француз, все еще напевая, поднялся из сада натеррасу и замешкался, проходя мимо Хилари, но, так как она никак непрореагировала, философски пожал плечами и отправился на ленч.

Французская супружеская пара окликнула своих детей:

– Mais viens donc, Bobo. Qu’est-ce que tu fais?Dupeche-toi![12]

– Laisse ta balle, cherie, on va dejeuner.[13]

Счастливое семейство двинулось в ресторан. Хилари внезапноощутила страх и одиночество.

Официант принес ей напиток, и она спросила, сопровождает ликто-нибудь мсье Аристидиса.

– Естественно, мадам, такой богатый человек, как мсьеАристидис, никогда не путешествует один. С ним его слуга, двое секретарей ишофер.

Идея, что мсье Аристидис может путешествовать безсопровождения, явно шокировала официанта.

Однако, придя наконец в столовую, Хилари отметила, чтостарик, как и вчера вечером, сидит в одиночестве. Правда, двое молодых людей засоседним столиком, очевидно, были его секретарями, так как то один, то другойбросал настороженный взгляд на сморщенного, обезьяноподобного мсье Аристидиса,поедавшего ленч и не замечавшего их присутствия. По-видимому, секретари длянего не являлись человеческими существами.

Вторая половина дня протекала словно во сне. Хиларипрогуливалась по саду. Красота и покой этого места поражали ее. Хиларинравились восточная атмосфера уединения, плеск воды, ароматы цветов, оранжевыеплоды на апельсиновых деревьях. Таким и должен быть сад – полным зелени изолота, отгороженным от внешнего мира…

«Если бы я могла остаться здесь навсегда…» – думала Хилари.

В действительности она имела в виду не столько сад«Пале-Джамель», сколько символизируемое им душевное состояние. Хилари нашлапокой, когда уже перестала искать его. Он пришел к ней в тот момент, когда онаустремилась навстречу приключениям и опасностям.

Но, возможно, не было никаких приключений и опасностей. Еслиона останется здесь и ничего не произойдет, тогда…

Тогда – что?

Подул прохладный ветерок, и Хилари поежилась. Можно забрестив сад, где царят мир и покой, но все треволнения жизни, все горести и беды такили иначе никуда не денутся.

Дело шло к вечеру – солнце утрачивало свою силу. Хиларивернулась в отель.

В восточном салоне к ней устремилось нечто говорливое ижизнерадостное, и, когда ее глаза привыкли к полумраку, это «нечто»превратилось в миссис Келвин Бейкер с заново подсиненными волосами и, каквсегда, безукоризненно опрятную.

– Я прилетела самолетом, – объяснила американка. – Не выношупоезда – они отнимают столько времени! К тому же в них антисанитарные условия –в этих местах понятия не имеют о гигиене. Видели бы вы, дорогая, мясо наприлавках – оно все покрыто мухами. Здесь, кажется, считают вполнеестественным, когда мухи садятся куда угодно.

– Полагаю, так оно и есть, – заметила Хилари.

Миссис Келвин Бейкер не собиралась оставлять без вниманиястоль еретическое заявление.

– Я сторонница движения за чистоту пищи. В Штатах всескоропортящееся заворачивают в целлофан – но даже у вас в Лондоне хлеб ипеченье оставляют незавернутыми. Вы, конечно, успели осмотреть старый город?

– Боюсь, я еще ничего не успела, – улыбнулась Хилари. –Просто сидела и грелась на солнце.

– Ну конечно – я забыла, что вы только что из больницы. –Очевидно, миссис Келвин Бейкер могла принять только болезнь в качествеоправдания отсутствия внимания к достопримечательностям. – Как глупо с моейстороны! Разумеется, после сотрясения мозга вам приходится почти весь день лежатьи отдыхать в темной комнате. Ну ничего, мы можем вместе отправиться наэкскурсию. Я принадлежу к людям, которые предпочитают насыщенные дни, когдакаждая минута спланирована заранее.