– Иди и сам успокой, – устало сказала женщина. – Я кним не подойду.

– Ну и сотруднички… С вами хорошо говно есть напленэре, а не серьезными делами заниматься. Пошли вон отсюда, к собакам!..

И Виталик, и женщина с видимым облегчением подчинились. Нометнулись не в комнату к собакам, а к входным дверям, туда, где их ждалахолодная и ясная февральская ночь. Я отдала бы душу, чтобы сейчас оказаться наместе любого из них… Они еще успели споткнуться о лежащую на полу куклу, апотом плотно прикрыли за собой дверь.

Я и капитан остались одни.

Одни, не считая истеричного лая собак.

Колени мои подломились, и я села на пол, опустив перед собойпистолет. Лицом к только что захлопнувшейся двери, к не правдоподобному муляжучеловека, лежащему на пороге. Кем ты только не был, вдруг отстраненно подумалая о манекене, каких только имен ты не носил, как только тебя не убивали… А ведьв конечном счете тебя убивали всегда, честная милицейская лошадка…

– Вставай, – беспощадно сказал мне капитан, – вставай,чего расселась?

– Да пошел ты со своими психологическими экзерсисами,экспериментатор хренов, – мне захотелось грязно выругаться – новое, совершеннонеизвестное и пугающее своей дерзостью состояние: я знаю и такие слова, кто бымог подумать. – У себя в курилке будешь выступать с такими заявлениями. Плеватьмне на тебя, понял?

Нет, он не стал поднимать меня, он так и не решился ко мнеприкоснуться: слишком велико было желание ударить, вмазать, врезать – я этовидела. Но капитан не сделал ни того, ни другого. Он просто повторил все то,что за несколько секунд до этого сделала я: сел на пол, против меня, близкопридвинувшись. И с силой раскрутил на полу «браунинг», лежавший между нами. Мыследили за этим блестящим, бешено вращающимся волчком, как завороженные.

И когда он наконец-то остановился, капитан снова спустил всюсвору гончих для последней королевской охоты. Эти гончие были поумнееротвейлеров, запертых в соседней комнате. Они не лаяли почем зря. Они всепытались рассчитать.

– Если ты сама не попытаешься защититься, я не смогузащитить тебя. Может быть, и тогда ты защищалась?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Ты была здесь… Ты сама косвенно это признала. Нудавай, сделай один только шаг, и я обещаю помочь тебе. Это несложно – сделатьшаг. Один маленький шажок в нужном направлении.

– Вы забыли добавить – в нужном вам направлении.Попробуйте обвинить меня.

– Я ни в чем не обвиняю тебя. Обвинять не такинтересно, как может показаться на первый взгляд. Я печенкой чую, что ты как-тосвязана с этим домом и этими убийствами. Хотя бы и в качестве свидетеля, черт стобой… Перестань запираться и все мне расскажи.

– Возьмите в свидетели собак. Может быть, они помогутвам больше.

– Это совсем другие собаки. Они только похожи. Конечно,только похожи. Все это – только имитация, не совсем удачный спектакль со вводомвторого состава. И собаки за дверью комнаты, в которой я никогда не была, иманекены были бездарными статистами… Да, именно манекены, потому что в комнатенаходился еще один, у стены с винтовками. Его я не заметила сразу, но это былоуже неважно.

– Это совсем другие собаки, – снова повторил капитан. –А тем, настоящим, в свое время перерезали горло. Их хозяином и хозяином домабыл Кудрявцев. Тебе о чем-нибудь говорит эта фамилия?

– Это он? – Я показала подбородком в сторону второгоманекена, старательно уложенного в позу, в которой, видимо, его и застигласмерть.

– Соображаешь, – капитан грустно улыбнулся. – СобакКудрявцев взял в свое время в спецпитомнике. Он сам натаскивал их, он былбольшой специалист. И хватка у него была – будь здоров.

– В таком случае странно, что он не запассябультерьерами, если уж вы заговорили о хватке.

– Ты и о бультерьерах знаешь… Ты все знаешь, – впервыепо лицу капитана промелькнула грустно-понимающая улыбка. – Кто же ты все-таки?

– Я бы и сама хотела это вспомнить…

– Очень хочется тебе верить.

Он вдруг поднял руку и коснулся моей щеки; жест неопытноголюбовника, судя по влажным кончикам его пальцев. Их прикосновение не былонеприятным, скорее – наоборот. Я прикрыла глаза и подумала о том, касался ликто-нибудь моего лица так, как касается сейчас капитан… Могло ли у насполучиться что-нибудь при других обстоятельствах? В конце концов, он не так ужплох, этот Костя Лапицкий, если отбросить этот по-детски вероломный ибессмысленный следственный эксперимент…

Его пальцы по-прежнему изучали мое лицо, которое не помнилони одного конкретного прикосновения ни одного конкретного человека. И толькокогда они, обогнув скулы, добрались до мочек ушей, я почувствовала смутноебеспокойство: капитан затеял эту игру с лицом не просто так, он движется кконкретной цели. Этой цели я не знала, но внутренне подобралась. И все-таки оннанес удар неожиданно:

– Забавная вещь получается… Мой друг погибает вкатастрофе. Как это произошло – пока опустим, не об этом речь. Но в его машинеоказываются две женщины: одна живая, другая – мертвая. Обе очень даже ничего,между прочим. Обе не в его вкусе. Две подружки, которых он решил подвезти изчувства сострадания к ближнему? Такой вариант может быть, вполне-вполне. Поканичего криминального. Вот только потом случается эта авария. Олег был отличнымводилой: в юности он даже грешил автогонками. Какой-то там гололед для него –дерьмо собачье. Но он с ходу влипает в эстакаду. Влипает только потому, чтокто-то прижимал его. Но даже не в этом суть. Две женщины в машине – и не однуникто не ищет, ни живую, ни мертвую. Никто не может их опознать. Для однойподержанной «Шкоды», разбившейся на шоссе, многовато, ты не находишь?..

– Чего вы от меня хотите? – Я наконец-то открыла глазаи увидела его лицо совсем близко – ни следа от влажной нежности неопытноголюбовника, только циничное торжество.

– Думаю, кто-то из вас оказался в машине Олега неслучайно. Кто? Или вы обе там наследили?

– Я ничего не знаю.

Пальцы капитана коснулись мочек моих ушей и скользнулидальше. Наконец они удовлетворенно замерли.

– Не знаешь? Зато я знаю. Все так, как мне сказали. Онитам есть, рубчики за ушами.

– Рубчики?

– Именно. Шрамы для непосвященных. Ты делалапластическую операцию.

– Пластическую операцию? – К этому я не была готова иухватилась за плечи капитана, чтобы не шлепнуться на близкий пол. – Какуюпластическую операцию?..

– Это у тебя нужно спросить – какую. Я был бы круглымидиотом, если бы не успел обнюхать всех твоих лечащих врачей, они-то подошли ктебе совсем близко, они хорошо изучили твою анатомию. Эти живчики мне исказали, что твое лицо полностью изменено. Полностью. Если бы тебя не устраивалнос… Или форма глаз… Или губы… А ведь у тебя милые губы, приятной полноты,такие нравятся мужчинам, поверь мне… Но, похоже, тебя не устраивало в себе все.Так не бывает, а? Если, конечно, тебя зовут не граф Монте-Кристо… А как тебязовут?