– Сколько хочу? – старичок неожиданно расхохоталсябасом. – Я, конечно, нисколько не хочу. А вот сколько буду… Положим,тысячу в неделю. Вас устраивает?

Катя секунду подумала и кивнула. «Тысяча в неделю! Еще быменя не устраивало!»

– Вот и отлично. Жду вас завтра, милая…

– Катя.

– Милая Катерина, в восьмидесятой квартире. Восьмойэтаж. А подъезд ваш, разумеется. Я тоже там живу.

Он хихикнул, сделал прощальный жест рукой и, подхвативйорка, направился к дому.

Днем, доставив очередной заказ, Катя позвонила маме ивдохновенно наврала, что они с Артуром нашли в Москве институт, в который можноперевестись из ее собственного, ростовского. Мама удивлялась, ахала, не верила,но в конце концов дочь убедила ее.

– Ты там поосторожнее, в Москве-то, – попросиламать. – Как ты там? Так быстро уехала, звонишь раз в неделю…

– Мамочка, так дорого же! А тут столько всегоинтересного! Мне здесь очень нравится!

– Ну слава богу. Все, Катюша, деньги экономь. Звонисама! Целую.

– Целую, – повторила девушка в трубку, из которойуже неслись гудки.

Быстро идя по переходу метро, в котором под ногами хлюпалагрязь, Катя повторяла про себя, как мантру: «Мне здесь очень нравится. Мнездесь очень нравится». Вокруг нее быстро шли серые люди, и лица идущихнавстречу были такими же мрачными, как у тех, кому только предстояло спуститьсяв подземку.

Катю толкнули в плечо, и она выронила сумку. Клапанраскрылся, изнутри вывалились записная книжка, расческа, пакетик с остаткамиорешков и сухофруктов, ключи, еще что-то… Ахнув, Катя присела на корточки ипринялась выуживать из грязного месива свои вещи. Мир вокруг нее теперь состоялиз одних ног – некоторые огибали ее, некоторые не давали себе труда изменитьмаршрут. Кто-то прошелся по ее сумке, кто-то случайным движением ноги отшвырнулкошелек к стене…

– Да смотрите же вы, куда идете! – не выдержалаКатя.

На нее никто не обратил внимания. Толпа двигалась в том жетемпе, и Катя только пару раз поймала на себе брошенные вскользь безразличныевзгляды. Собрав, наконец, все вещи и перепачкав куртку и джинсы, Катя отошла всторону, сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Что за мерзкий, равнодушный город!Что за отвратительные, равнодушные люди!

Проходящий мимо пожилой человек с удивлением взглянул на красивуютемноволосую девушку, сжимавшую в руках перепачканную сумку и бормотавшую себепод нос:

– Я не стану такими, как вы. Я никогда не стану такими,как вы.

Диана Арутюновна потушила сигарету, открыла форточку. «Пустьпроветрится. Катька придет, опять начнет нос морщить, а от нее слишком многоезависит, чтобы сердить девчонку по пустякам. Достаточно Седы – и так, бедная,еле сдерживает раздражение».

Диана Арутюновна тяжело вздохнула – она могла понять дочь,вынужденную сидеть взаперти целыми днями. Выехать никуда нельзя, прогулятьсянельзя. Седа, правда, от безделья особенно не страдает, целыми днями волосырасчесывает да распевает или с братом болтает. Вот Артуру их добровольноезаключение куда больше в тягость, но он парень взрослый, понимает: сам виноват,самому и расхлебывать.

– Ничего, ничего, – себе под нос пробормоталаженщина. – Не так много времени нужно, а пока Тигран что-нибудь придумает.

Из окна она увидела группу подростков, стоявших возлеподъезда. Черные куртки, капюшоны на головах. Один из парней поднял головувверх, и она увидела неприятное лицо – с глазами, глубоко сидящими поднадбровными дугами, кривым тонкогубым ртом. Подросток сплюнул, и ДианаАрутюновна поспешно пряталась за занавеску.

«Слишком часто они стали здесь собираться. Хорошо, что Артурне выходит из дома».

«А Катерина?» – спросила ее собственная совесть.

«А что Катерина? Она русская, выкрутится, если пристанут.Убежит в крайнем случае».

Успокоенная этим соображением, совесть Дианы Арутюновнызатихла.

Со следующего дня, а точнее, утра, Катя начала гулять сйоркширским терьером Антуанеттой, а попросту – Тонькой. Она специально зашла кхозяину собачонки пораньше, чтобы получить инструктаж, но старик тут жевыпроводил ее на прогулку. Зато двадцать пять минут спустя Катя получилаприглашение на чашку горячего кофе и с удовольствием приняла его. Заоднопознакомилась ближе со своим новым работодателем.

Олег Борисович Вотчин представился коллекционером-любителем.Одевался он своеобразно: вельветовые брюки, коричневый замшевый пиджачок,шелковый платок песочного цвета вокруг короткой шеи, на которой сиделаяйцеобразная голова. Лицо у Олега Борисовича было гладким, несмотря напочтенный возраст («Мне ведь, Катерина, шестьдесят восемь лет не так давноисполнилось»). Такой же гладкой была и блестящая лысина. Весь он напоминалперележавший на солнце кабачок, который потемнел, словно его покрыл загар, инарастил толстую кожуру. «Кабачок в пиджачке», – подумала Катя, синтересом наблюдая за Вотчиным.

Он был очень подвижен, быстро перемещался по квартире итребовал, чтобы Катя ходила за ним со своей чашкой кофе. Катя охотносогласилась и слушала Олега Борисовича, открыв рот. Таких квартир она никогдане видела. На стенах висели картины – без всякого порядка, без подсветки, иВотчин то и дело хватал одну из них со стены, подносил к окну и что-топоказывал, горячо объяснял. Многочисленные полки были заставлены статуэтками,расписными блюдцами и блюдами, шкатулками, фигурками необычных зверей и птиц… Водной комнате вся стена была увешана иконами в темных окладах, и Катя,приглядевшись, поняла, что иконы очень старые.

– Откуда у вас это все, Олег Борисович? – спросилаона.

– Собирал, Катерина, долгие годы собирал! Я ведьэксперт по реставрации памятников архитектуры периода… А впрочем, вам этонеинтересно.

– Что вы, как раз наоборот! Очень интересно!

Она взглянула на часы и спохватилась: пора выходить. Заметивее взгляд, старик понимающе закивал.

– Я вас совсем заболтал. Если завтра зайдете чутьпораньше, покажу вам кое-что очень, очень интересное. Ручаюсь, многих вещей выне только никогда не видели, но даже и не представляли, что такие бывают.

Уже в дверях Катя вспомнила кое-что и обернулась.

– Олег Борисович, а вы не боитесь показывать мне вашу коллекцию?Ведь вы меня совсем не знаете, только вчера встретили… И сразу предложили сАнтуанеттой гулять. А вдруг я мошенница? Недобросовестный человек?

Тот рассмеялся и пренебрежительно махнул рукой.

– Да что с того, что только вчера! У вас, деточка, всена лице написано. Я, уж простите за нескромность, научился в людях разбиратьсяза целую жизнь. А если бы и не научился…

Он сделал эффектную паузу.