– По нашим данным, в Китае в несколько раз возрослаактивность переговоров по высокочастотной связи! Такое настораживает всегда,это не далекая Австралия. К тому же понимаем, чем это вызвано.

– Цон Ген, – сказал Горшков многозначительно. –Цон Ген!

– Цон Ген, – согласился Конецпольский, – известно,что он склонен к диктаторству. Это не мягкоступающий Хуань Гун.

– Они все склонны, – заметил Горшков. –Конфуцианство, в Китае очень развито послушание. Потому это может быть вовсе ине диктаторство, а сознательное ограничение гражданами собственных свобод дляблага общества. А для нас это выглядит подавлением личности!

– Не завидуй, – посоветовал Палеев. – Нам никогдане дождаться, чтобы в России добровольно хоть от чего-то отказывались.Наоборот, всего и побольше, да чтобы обязательно на халяву!

Я оглянулся:

– Где Палеев? Надо связаться со штатовцами. Поторопить… уменя все время тягостное ощущение, что в последнюю минуту все рухнет, сорвется,мы провалимся под лед…

Конецпольский кивнул, в глазах понимание и сочувствие.

– Думаю, штатовцы такие сообщения получили раньше нас и уженаверняка принимают меры. Наши аэродромы в самом деле готовы? У нихтяжелые транспортные самолеты, им нужны длинные посадочные полосы.

– Готовы, – пробурчал Горшков и добавил с затаеннойгордостью: – Я велел их готовить, когда господин Зброяр только-тольконачал разворачивать борьбу за кресло президента.

Конецпольский поднялся.

– Вызову начальника внешней разведки.

Я взглянул на часы, до выступления по Центральномутелевидению десять минут. Первое обращение нового президента, надо бывздрагивать каждой жилкой, но чувствую только странное опустошение, как Гоголь,что написал последнюю книгу и ощутил, что главное дело сделано, теперь можнолечь и умереть.

В комнате, где помещается часть моего штаба, Лысенкоустало улыбнулся мне, а я с подозрением уставился на широкий экран. Там ябеззвучно открываю и закрываю рот, произнося речь перед заполненным залом вПромышленной академии.

Я поинтересовался ядовито:

– Мультик думаешь сделать? Или для шутерной баймы скинпридумал?

– Надо видеть, – пояснил он. – Теперь выпрезидент, Борис Борисович! Каждое слово на вес золота. Я уже третий часпрокручиваю одни и те же фразы, а теперь вот уже и без звука, чтобы проследитьза жестикуляцией. У многих это выглядит очень неадекватно. А ведь вампридется выступать не перед сторонниками или противниками, а гораздо хуже:перед народом! А народ не только из слесарей и прачек, профессура –тоже народ, только злой и ядовитый, фальшь и дурь сразу раскусят.

Я сказал сердито:

– А мне разве надо притворяться?

– Правда часто выглядит неправдоподобнее, чем ложь, господинпрезидент! Это я говорю как старый газетчик. Чтобы убедить человека, необязательно говорить правду, надо только умело жестикулировать, владеть речью,делать в нужных местах паузы, говорить со страстью…

В соседнем зале суетились телевизионщики, таскалиаппаратуру, устанавливали яркие лампы с отражателями. Под стенами застылиагенты секретной службы. Всех телевизионщиков проверили и перепроверили,невзирая на то, что каждого знают еще и в лицо, но вдруг среди них отыщетсяфанатик, русский шахид? Конечно, никто ничего лишнего не пронес,металлодетекторы отсеивали тех, у кого в кармане оказывалась даже пилочка дляногтей, но никакой металлоискатель не читает мысли, а наброситься на президентаможно даже не с пилочкой, а с какой-нибудь деталью от телекамеры… Кто знает,вдруг она может превратиться в острый нож?

Юлия вместе с телевизионщиками готовила место съемки, а япока просмотрел доклад, составленный советниками бывшего президента. Каждыйабзац противоречит другому, неужели не видно им самим, нет, конечно же, видно,однако советники принадлежат к разным группам, выражают их интересы, и потомукаждый тянет одеяло на себя, доказывает свое.

Лысенко следил с сочувствием, я отшвырнул доклад в сторону.

– Правильно, – одобрил он. Заметив мой хмурый взгляд,объяснил: – Это мне надо готовиться, а вы столько лет толкали речи передстудентами!

– Тогда мои обмолвки ничего не стоили, – огрызнулся я.

Ведущий телепередачи сказал негромко:

– Одна минута. Приготовьтесь, господин президент.

– Пятьдесят секунд…

– Сорок…

– Тридцать…

– Двадцать…

– Десять…

Я судорожно сжал под столом руки. Наконец-то пришлоосознание, что сейчас по всей стране люди усаживаются перед экранами, на менясмотрят в залах аэропортов, в летящих самолетах, в вагонах поездов, дома и наслужбе, на отдыхе, в загранкомандировках, автолюбители слушают за рулем, глядяна дорогу, а на предприятиях рабочие и служащие поглядывают на экраны портативныхтелевизоров, на сотовые, словом, сейчас вся страна слушает человека, которыйзакрывает историю России.

Я перевел дыхание, натянул на лицо приветливую улыбкусобранного и решительного человека, стойкого и уверенного в себе, посмотрел вобъектив телекамеры. Еще во времена моего предшественника было дано указаниезахватывать в кадр пространство не шире стола, а еще лучше – только самогопрезидента, сидящего за столом. В конце концов, главное все-таки выступлениепрезидента, а не обстановка зала. Да и создается доверительная атмосфера, будтопрезидент находится один на один с телезрителями, в худшем случае – междуними стоит еще один человек, телеоператор, но уж никак не зал, набитый агентамиохраны президента, что внимательно следят за руками корреспондентов, а те из-заэтого нервничают, покрываются потом, стараются двигаться как можно медленнее,руки все время держат на виду, никто не рискнет полезть в карман за носовымплатком.

Выступать я не любил, в этом слишком много от работы,которую оставил в университете, однако и президент не волен жить, как изволит:если в универе я читал от и до лекции студентам, то сейчас приходится выступатьперед аудиторией, охватывающей всю Россию, а Палеев говорит, что и весь мир,что на самом деле правда: мои выступления сейчас слушают не только аналитикиразличных разведывательных служб, но и простой народ во всех странах мира. Да инепростой – тоже.

Непростой, мелькнула мысль, слушает намного внимательнее.

Как и учила Юлия, на обратном пути я прошел мимо телекамер,не поворачивая головы, сейчас не тот случай, чтобы улыбаться и расточатьсладкие улыбки. Корреспонденты выкрикивали что-то, я не вслушивался, мозгкипит, надо же что-то делать дальше, а я не готов, хоть в последние дни уже ипродумывал, чем займусь, если вдруг да изберут президентом, но оказалось,что продумывал глобальные проекты, а вот ежедневную текучку…