– Так делать нельзя.

– И нельзя просто уходить от меня, чтобы подойти вот ктакому низшему.

– Ты хочешь когда-нибудь еще испытать ardeur, Огги?

Он на миг задумался, но я знала, что это своего родапредставление. Может, он и был озадачен, но очень старался изобразитьозадаченное человеческое лицо.

– Ты знаешь, что да.

– Тогда убери руку, или больше ты до меня недотронешься.

Мы еще посмотрели друг на друга, потом он меня отпустил.

– Мне говорили, что ты очень сильна, опасна и скора наруку убивать. Чего не просек ни один из моих шпионов – это что опаснее всего втебе твоя сила воли. Господи, сколько решимости в этих глазах! – Онпокачал головой. – Да, ты говоришь всерьез. Ты действительно отсекла быменя из-за этого.

– Чертовски верно.

– Всего за то, что я схватил тебя за руку?

– Потому что ты ведешь себя так, будто мною владеешь. Уменя хозяев нет.

Мика встал с двойного кресла и направился к нам. Этопривлекло внимание Огги.

– Твой лев покалечил Тревиса и избил Ноэля. Я думаю, тыим должен это как-то компенсировать.

– Слышу леопарда, – ответил Огги. – Такпрагматично, такая готовность договариваться.

Прозвучало это так, будто качества эти очень плохие.

– А ведь действительно каждый похож на своегоподвластного зверя, – сказал Мика.

Огги кивнул.

– Для тех, кто не понял, нельзя ли объяснитьподробнее? – спросила я.

Ответил Мика:

– Среди всех кошачьих львы – самое агрессивноеобщество. Быть львом – это значит всегда быть готовым защитить свое место впрайде. Если только ты не крайне доминантный, не выдающейся силы или не умеешьвнушить всем такой страх, чтобы тебя оставили в покое. Ноэль и Тревис –подчиненные, а Огги обращается с ними так, будто он – доминантный лев. Вбольшинстве прайдов со всеми самками спариваются только немногие доминантныельвы.

– Прайд Джозефа живет не так, – сказала я. –Он по способу управления куда ближе к леопардам.

Мика кивнул:

– Прайд Джозефа – это исключение, Анита. Помнишь, я женесколько лет провел в смешанной группе. Иметь дело со львами – это можеттянуться вечно, потому что каждая мелочь – повод для соперничества. Джозефмыслит больше как леопард – весьма разумно, особенно для льва.

– Подкаблучник он, как мне говорили, – бросилОгги. – Его жена не потерпела бы, если бы пришлось делить его с другими.

– Знаешь, Огги, все, что у тебя изо рта вылетает,только углубляет яму.

– Что это значит?

– Ты у нее в дерьмовом списке, – пояснилМика, – и закапываешь себя все глубже в эту кучу дерьма. – Онулыбнулся.

– Чего это ты скалишься?

– Я думал, ты можешь оказаться угрозой для организациинашей жизни, но ты не можешь вести себя прилично хоть сколько-нибудь долго,чтобы представлять собой угрозу для любого мужчины из ее жизни.

– Жан-Клод уже пригласил меня снова попробовать товар.

– Попробовать товар? – переспросила я. – Аэто что за такое я слышу? Я, значит, товар, который пробуют? Ой, хрена с два.

– Видишь? – спросил Мика. – Продолжай в томже духе, и ardeur больше никогда не попробуешь.

К нам подошел Жан-Клод.

– Ты крайне неосторожен со словами, Огюстин. Очень натебя не похоже – такая неполитичность.

– Он боится, – сказал Натэниел. Он подошел ко мне,обхватил меня руками за талию, прижался своей наготой к моей спине. Мне не надобыло оглядываться, чтобы узнать выражение у него на лице – оно появилось у неготолько недавно в моем присутствии. Обладаю, говорило это лицо, моя, говорилооно. Я готов делиться, но это мое. Обычно оно бывало у него, лишь когда кто-тосебя не так вел или кто-то ему не нравился. Кажется, в оценке Огги мы все былисогласны. Исключительно неприятный тип.

– Чего это я боюсь, кисонька?

– Боишься того, что так сильно хочешь Аниту.

От этого ответа я напряглась, но Натэниел прижался ещетеснее, и меня отпустило. Он положил подбородок мне на плечо, коснулся щекойщеки – получилось, наверное, как на фотографии помолвки. В одном Огги был прав:Натэниел отлично умел играть в игры, когда хотел. Играл он все меньше и меньше,и ему все больше нравилась его жизнь, и он сам, но играть он не разучился.

– Тебе не нравится, что ты кого-то вообще так сильнохочешь. Ты в этом видишь слабость, – сказал Натэниел. – И ты вселучше понимаешь, как трудно может быть с Анитой.

Я повернулась к нему, заставила его повернуть голову, чтобысмотреть в глаза.

– Так ты считаешь, что со мной трудно?

Он усмехнулся в тридцать два зуба:

– Я люблю, когда меня подавляют.

Я стала было объяснять, как усердно трудилась, чтобы он небыл никем подавляем, и тут сообразила, что значит эта усмешка. Он меня дразнил.Я попыталась посмотреть на него сурово, но мне не хватило серьезности.

– Не допусти, чтобы твое смущение было виной твоегоотстранения, Огюстин, – сказал Жан-Клод.

– Что это значит?

– Это значит, что если ты будешь и дальше так себявести и так разговаривать с ma petite, я окажусь не в силах предложить тебеardeur от нее.

На миг у Огги что-то в глазах мелькнуло – мне показалось,похожее на страх.

– Может быть, я глуп и не понимаю, но я приехал к ней впоисках Джулианны, а нашел Белль.

Лицо Жан-Клода стало совершенно неподвижным:

– Что заставляет тебя так говорить?

– Я почти за шестьсот лет видел только двух женщин,которых ты любил, Жан-Клод. Не по своей воле ты любил Белль Морт, она решила затебя. Но любить Джулианну – это был твой выбор. Я думал, что если ты наконецснова полюбил, то это кто-то, на нее похожий. Я думал, что суровый разговор иопасность – это только маска. Думал, что если поскрести поглубже, Анита будеточень похожа на ту единственную другую женщину, которую ты любил. – Оггипокачал головой. – Да, физический тип тот же, миниатюрная брюнетка, но всеостальное… – Он снова покачал головой. – Боже мой, Жан-Клод, ГосподиБоже мой, неужели ничего нет постоянного в личности женщины, что тебе нравитсякаждый раз?

– Ты приехал с мыслью, что если на ma petite какследует нажать, она треснет и будет мягка и женственна, как Джулианна?

– Ведь не только ты, Жан-Клод, но еще и Ашер. Он ведьникогда не западал на физический тип, только на личность, и любил он ласковых,веселых, уютных женщин. Белль его обвиняла в пристрастии к крестьянкам.