Рейневан видел. Он бросил судлицу, схватил самострел,прицелился, выстрелил. Подстреленный арбалетчик вылетел из окна второго этажа.Рейневан натянул самострел, положил болт.

– Бей!

– Гыр на них!

Перед воротами, между уже горящими домами, два ощетинившиесяжелезом отряда сошлись снова, поскальзываясь в крови. Трещали от ударов древка,кричали бьющиеся, выли раненные. Самсон вдруг поднялся, полностью подставляясебы под выстрелы.

– Слышите?

– Что?

– Ничего не слышим! – закричал Шарлей. –Отступаем! Прокоп не даст нам подкрепления! Убираемся отсюда, пока нас неприхлопнули!

– Слышите?

Сначала шум битвы всё заглушал. Но потом их уши уловили то,что услышал Самсон.

Детский плач. Тонкий и беспомощный детский плач. Изближайшего, уже объятого пламенем дома.

Самсон встал.

– Не делай этого! – крикнул Шарлей,бледнея. – Это смерть!

– Я должен. Иначе нельзя.

Он побежал. Минуту поколебавшись, они бросились за ним.Рейневана почти тут же отпихнули и заблокировали отступающие после очереднойстычки табориты. Шарлей был вынужден бежать от железного ежа напирающихзащитников. Самсон пропал.

Табориты наклонили судлицы и рогатины, с криком набросилисьна защитников. Две роты сошлись с разгона, коля друг друга. По брусчатке лиласькровь.

И тогда из горящего дома вышел Самсон Медок.

В каждой руке он нес ребенка. Еще с десяток побледневших итихих шло за ним, прижимаясь к его ногам и хватаясь за полы.

И вдруг шум битвы перед воротами утих, как гаснет факел,воткнутый в снег. Утихли крики. Наступила тишина, даже раненные перестали стонать.

Самсон, ведущий детей, медленно ступил между отрядами.

Он шел, а древка склонялись перед ним, стелились к ногам.Сначала словно нехотя, потом все поспешнее. Склонялись, бряцая о брусчатку,смертоносные лезвия алебард и гизарм, клинки судлиц и партизан, острия рогатини корсек,[323] наконечники копий и тонкие жала пик. Склонялисьпред Самсоном. Кланялись пред ним. Отдавали честь. В полной тишине.

Идя по железному коридору, Самсон дошел до ворот. Шарлей,Рейневан и несколько чехов подбежали, забрали и оттащили детей. Самсонвыпрямился, глубоко вздохнул, с облегчением.

С противоборствующих отрядов перед воротами как будто спаличары, и они с ревом накинулись друг на друга. А один из стрельцов в окнезацепил крюк ружья за парапет и вставил раскаленный дротик в запал.

Самсон закачался, глухо охнул. И рухнул на землю. Лицомвниз.

Рейневану было достаточно одного взгляда. Он поднял голову.И отрицательно покрутил ею. Чувствуя, как его губы начинают неудержимо дрожать.

– Черт возьми, Самсон! – крикнул Шарлей, становясьна колени рядом. – Не делай этого! Не делай этого, мать твою! Не смей этоделать!

Глаза Самсона окутал туман. Кровь рывками хлестала из раны,окрашивала снег.

В это воскресенье отец Гомолка, плебан приходской церквиИоанна Крестителя в Шумперке, темой своей проповеди взял историю Товита изНиневии, Товита всегда верного Богу, Товита старого и ослепшего. Плебанпроповедовал о том, как сын Товита, Товия, был послан в город Раги Мидийские, ане зная дорог и троп, путешествовал вместе с нанятым проводником и псом.

Пани Блажена Поспихалова украдкой зевнула. Услышав вздох,она посмотрела на стоящую возле нее Маркету. Рыжеволосая девушка, чутьприоткрыв рот, казалось, впитывала каждое слово проповедника. Неужели она незнала Книгу Товита, неужели слышала библейскую притчу впервые? «Нет, –подумала пани Блажена, – просто она любит такие рассказы, запутанные иволшебные истории о путешествиях и преодолеваемых препятствиях. Притчи,предания, сказки, которые, хоть и страшные, но всегда хорошо заканчиваются.Многие любят слушать такие рассказы, священники не просто так выбирают ихтемами проповедей. Люди на них меньше томятся».

Проповедник, наверное, осознавая, как много людей любятрассказы о путешествиях, красочно развивал сюжет путешествия Товии, Проводникаи пса по мидийским равнинам. Говорил о рыбе, пойманной в реке Тигр, о сердце,печени и желчи этой рыбы, которые были взяты по совету Проводника. О том, как вЕкбатанах, столице Мидии, Товия познакомился с Саррою, дочерью Рагуила, и какдвух молодых людей связала прекрасная и искренняя любовь. Пани Блаженаподавляла зевоту. Она знала более интересные любовные истории. Маркета вздыхалаи облизывала губы.

А проповедник, заикаясь от волнения, рассказывал опроклятии, которое висело на Сарре, о коварном духе Асмодее, который вероломноубивал всех, кого полюбила девушка. О том, как по доброму совету ПроводникаТовия прогнал злого демона каждением из сердца и печени пойманной рыбы и каксоединился с Саррой в счастливом союзе. О том, как, вернувшись в Ниневию,Проводник вернул зрение Товиту при помощи рыбьей желчи. Как велика была радостьи благодарность, какая была свадьба…

– А когда закончилась свадьба, – вещал с амвонавзволнованный ксендз Гомолка, – сказал Товит сыну своему, Товии: «Подумайо плате человеку, который сопровождал тебя!» А он отвечал ему: «Отец, как многоя должен заплатить ему? Ведь он привел меня к тебе здоровым, жену мою освободили тебя исцелил…»

– Освободил… – услышала тихонький шепот паниБлажена. – Исцелил…

– Маркета! Что ты говоришь?

– Исцелил… – прошептала с заметным усилиемдевушка. – И привел здоровым…

– Маркетка! Что с тобой?

Люди в нефе подняли головы, внезапно услышав шум, как будтошум перьев, как будто лопотание крыльев. В толпе зазвучали голоса, тихиевозгласы, вздохи. Все уставились вверх. Проповедник на мгновение утратил нитьповествования, лишь спустя минуту вернулся к проповеди и притче. К ответу,который дал Проводник Товиту и Товии.

– Открою вам всю правду, ничего не тая. Тайну царевуприлично хранить, а о делах Божьих объявлять похвально.[324]

Шум усилился. Маркета громко охнула.

– Я один из семи святых Ангелов, которые возносятмолитвы святых и восходят пред славу Господню. Не бойтесь! Мир вам!Благословляйте Бога вовек. То, что я был с вами, не было моей заслугой, но былопо воле Бога. А я…