Томас пробормотал:

— Но если рабство... от твоего имени...

— У меня не может быть рабов, — прервал голосмягко, — и если человек думает, что он мой раб, то он раб Его. И сила Егоумножается стократно!.. И когда Сатана захватил власть на всем белом свете,когда все церкви перешли в его руки, когда все монастыри, храмы, епископы,папы, архимандриты, митрополиты — все от Него, я долго пребывал в растерянностии тоске...

По ту сторону двери послышались тяжелые шаги, хлопаньекрыльев. Затем — глухой удар, вскрик, протяжный стон. Звякнуло, донесся сиплыйклекот. Дверь с грохотом распахнулась. Через порог быстро шагнул Олег. Дыханиебыло хриплым, грудь тяжело вздымалась, зеленые глаза блестели. Когда разжалкулак, с лвдони ссыпались окровавленные перья. Томас успел заметить сбитые вкровь костяшки пальцев.

— Пытались задержать, — буркнул Олег. —Должны бы видеть по моему пречестному лицу, что здесь как раз мое место. А гдеже...

Зеленые глаза недоверчиво впились в сверкающий шар. Свет шелчистый, ясный. И слишком похожий на свет Рода, Ярилы, Даждь-бога, Хорса ипрочих солнечных богов скифов, сколотов, славян.

Он ткнул пальцем в сторону солнечного шара:

— Это... оно и есть?

— Сэр калика, — воскликнул Томас свистящимшепотом, — как ты можешь! Это не «оно», а сам Господь!.. наверное.

В зеленых глазах волхва отражались блики, но не белые, азолотистые. Лицо каменное, похоже, калика не мог сообразить как себя вести, нонаконец с самым безучастным видом подул на окровавленные костяшки:

— Прямо перед дверьми наткнулся... Архангелом назвался,Варахиилом. Я по всей стене как медузу, прежде чем эта ворона за меч... Будтоне помню, что архангелов всего семеро!

Из Огня глухо прозвучало:

— Ну... Вообще-то зря... Он в самом деле архангел. Именя не предавал.

Томас ахнул, закусил губу, сейчас грянет божий гнев, а Олегбросил с вызовом:

— Разве их не семеро?

В голосе Всевышнего словно бы проскользнула неловкость:

— Семеро... Но... гм... наслоение мыслей,противоречия... Их семеро... но правы и те, кто насчитывает восьмерых.

К удивлению Томаса, который при умных разговорах сразуощутил себя так, будто при нем начали скрести ножом сковороду, калика кивнул:

— Ну, это и черепахе ясно.

Томас сжался, ожидал вспышки гнева, но, видать, сюзерен всамом деле настолько высок, что не замечает дерзостей... или же замечает, ноотносится к ним, как мудрый дед к репликам глупого правнука.

— Им не удалось сломить вас блеском, мощью, величием. Икогда ворвались, вы били только тех, кто на самом деле враг... Не знаю, какощутили. Врожденная ли неприязнь, выработанное ли чувство справедливости... незнаю. Но сделали то, чего не ожидали заговорщики... и на что я надеялся...скорее, смутно, чем осознано.

Олег буркнул:

— Мы били всех, кто попадался. Как скажешь, Томас? Вондаже Варахиила зазря...

Из Огня донеслось:

— Ну, лес рубят, щепки летят... Если я ради горсткивиновных перетопил человечество... К тому же, как мне теперь кажется, Варахиилне так уж и безупречен... был. И престолам зря досталось... как и власти. Ноэто и понятно, всяк видит в престоле врага, а во власти — противника. Ладно, увас принято сперва угостить гостя, а разговоры потом.

Огромный зал осветился радостным оранжевым светом. Возникнакрытый белой скатертью стол, уже уставленный глубокими тарелками, а в середкесмотрела в потолок задранными культяпками огромная птица. Вокруг нее лежалипоменьше, лебеди. Калика, продолжая облизывать разбитые пальцы, шагнул к столупервым. Томас взял Яру за руку, пальцы вздрагивали, она

смотрела по сторонам большими, как у пугливой лани, глазами.Но пошла послушно, только прижималась боком, словно черпала в нем силы.

Калика сел на лавку, резная со спинкой, неспешно всмотрелсяв яства. Его пальцы зависли, шевелясь хищно, высматривали, что выбрать, наконецухватили куриную ногу. Томас же, усадив Яру, сказал с неловкостью:

— Но как-то неловко есть перед хозяином... когда тотсам не ест...

После короткой паузы шелестнуло шелком. По ту сторону столавозник широкий полог. Ткань блестела и переливалась, Ярослава ахнула и впиласьглазами. В узкую щель просунулась мощная волосатая рука, взяла другую куринуюлапу. При виде ее у Олега вздернулись брови, а глаза округлились так, что сталипохожи на жабьи. Он поперхнулся, держа мясо обеими руками. Остановившиеся глазапроводили взглядом руку, что вместе с курицей исчезла за пологом.

А могучий Голос раздался уже из-за полога:

— Перестань печалиться, сэр Томас. Ты нес в чаше не моюкровь, но там кровь достойного человека. Вы их называете пророками. Их былонемало, как больших так и малых. Были до него, были после, надеюсь, будут еще.

Томас спросил непонимающе:

— Были после? Кто, Господи...

Голос прозвучал с отеческой снисходительностью:

— И Моисей, и Христос, и Мухаммад — мои пророки. Это неони, а люди умеют повернуть так, чтобы найти повод для вражды.

Олег жадно ел курицу, совсем не заботясь о благородныхманерах хотя бы в хеха... дворце самого Господа Бога. Томас взмолился:

— Но почему ты отдал даже церкви в руки Врага? Ведь имиправит Сатана, я сам видел! А в храмы людей набивается, как муравьев в старыепни!

Огонь колыхнулся:

— Но каких людей?.. Важно сохранить настоящих! А стадоплодится быстро. Мы ведь на самом деле бьемся не за стадо, а за тех,бесценных...

Он умолк, словно не находя понятных рыцарю слов, а калика кудивлению Томаса кивнул, словно бы соглашаясь с тем, кто является его самымлютым врагом:

— Томас, простого... или тупого, что одно и то же, народавсегда больше. Но хоть и медленно мелет его мельница, но верно мелет. Тупоййемен умнее тупого раба Рима или Египта, а твой дядя знает и умеет большепросвещенного римского сенатора. Я хочу сказать, что хоть знающих всегда жалкаякучка, да и тех за людей не чтут, но именно они тянут народы к свету... Сейчасдаже тупой простолюдин развитее среднего царедворца и мудреца в Старом Египте.Не понял? Да черт с ними, простолюдинами. В конце-концов, хоть плюют намудрецов, насмехаются, гонят, но мир все же идет за мудрецами, а это и естьпобеда Света над Тьмой. А потом и простолюдины поймут. Через каких-нибудь парутысяч лет... Или пару

десятков тысяч...

Томас вздохнул:

— Ага, для тебя это что? Всего каких-нибудь сто тысячраз побывать в половецком стане.