— В предпоследнем Откровении сказано, что Бог ничегоуже давно не делает сам. Только руками людей.

— Почему? — не понял Томас. — Рук не хочетмарать? Так у Сатаны не кровь, а так... тоже искорки. Ты же вон, Господи, и таквесь в костре сидишь, даже ушей не видать.

Неожиданно вздохнула Ярослава.

— Томас, — голос ее был тих, — разве невидишь... он смертельно устал.

Томас подпрыгнул. Глаза стали дикими. В изумлении смотрел тона полыхающий огонь, то на Ярославу, наконец перевел взор на калику. Тотпокачал головой с видимым упреком:

— Рано...

Из пламени донесся усталый голос, но чуткое ухо Томасауловило нотку упрека:

— Да? Это ты после каких-нибудь десятка летотшельничества... ну ладно, сотни, искал истину на пути всяческих излишеств —придумать такое! — а то и в таких безобразиях, что Сатана не зря просилсяв ученики... А кто создал и обосновал эйнастию, перед которой даже те самыевсяческие излишества — забавы невинных детей?.. Я уж думал, что в Содоме либоГоморре тебя влуплю огненным дождем... ладно-ладно, потом увидел тебя на другомконце света... то ли ты в тех мерзостных городах даже не побывал, чтоудивительно, зная твое любопытство, то ли ты попросту отряхнулся — такому всекак с гуся... А я все стоял, стоял, стоял!.. Ну, пусть не стоял, а сидел вличине белого сокола на вершине Прадуба, однако что твое отшельничество... дажеБольшое!... в сравнении с моим Одиночеством!!!

Дворец вибрировал, стены гудели, воздух стал плотный исотрясался словно в плаче, великая скорбь разлилась по всему помещению. Олегвдруг насторожился:

— Куда ты клонишь...

— Да ладно, ты уже все понял. Я ухожу, Вещий. Отныневам вести всю борьбу с Сатаной.

Томас ахнул, ладонь со звоном упала на рукоять меча. Олегупочудилось, что в пылающем пламени проступила улыбка. А голос потеплел:

— Вы это сделаете лучше, чем я. Враг мой верно рек, чтовы — его... ну, и его тоже дети. Такие же ярые, злые, а животная мощь плещет изушей. Но и дух ваш крепче любого алмаза... Вы как раз ему под стать, какпротивники.

Томас отшатнулся, потрясенный и шокированный. Голос из-заполога звучал с легким упреком:

— Еще не поняли? Только последний дурак не меняется.Да, я

планировал дать решающую битву при Армагеддоне. АрхангелМихаил должен был вести войска ангелов, архангелов, серафимов и прочих мнепреданных... Сегодня я понял, что поведет не архангел. Люди уже сильнее иизощреннее в войнах. Может быть, поведешь ты, доблестный сэр Томас!

Томас ахнул, калика покачал головой, а Голос продолжил:

— Сейчас я вижу, что вообще надо выставить одних людей.Ангелы только путаются под ногами. И... сейчас только, в этот момент, понял,что и Сатана, возможно, выставит против нас людей... Похоже, в битве приАрмагеддоне сойдутся более страшные силы, чем я полагал тогда, в НачалеНачал...

Калика отшвырнул обглоданную кость, встал так резко, чтоедва не опрокинул стол:

— За угощение благодарю. Но я не думаю, что буду натвоей стороне. Когда твой Армагеддон... или Рагнарек, или еще что стрясется,меня там не будет.

Томас ошалело смотрел вслед, выходка калики непонятна, как ибольшинство речей за этим столом. Дверь калика распахнул ударом ноги, ушел, астворки, ударившись в стены, вернулись, пугливо дрожа, на место. Томасчувствовал, что Господь огненными очами смотрит вослед, но голос Всевышнегопрозвучал неожиданно мягко:

— Верни его.

Томас сказал нерешительно:

— Зашибет, осерчав. Рука у него тяжелая. Ты бы сам,своей божественной волей.

Господь ответил кротко:

— Не могу.

— Почему? — поразился Томас. — Ты бог или небог?

— Бог, — печально ответил Голос. — Ночеловеку дадена свобода воли. То брехня, что без моего разрешения волос неупадет с головы, лист не сорвется с дерева. Придумали те, кто боится самотвечать за свои поступки.

— Понял, — ответил Томас вежливо, хотя убедилсялишь, что не только дела Господа неисповедимы, но и слова непонятны. —Сейчас догоню. Только ежели не вернусь, прошу считать меня...

— Праведником?

— Но если вернусь, — предупредил Томаспугливо, — то не надо!

Ярослава, осмелев, тихонько клевала по ягодке, выковыриваяих из распоротого брюха перепелки. В зал вошли Томас и калика. Олег шелнеохотно, горбился, плечи опущены, словно тяжести только прибавилось. Ярослававсмотрелась в них и вдруг поняла, чего не замечал Томас. Во всем облике Олегабыла смертельная усталость. Она вдруг поняла с потрясающей ясностью, почемукалика ушел, и почему все равно, даже если уйдут все вместе, втроем, каликавернется на землю и умрет. Умрет потому, что сил не поиски свой Великой Истиныне осталось.

В глазах защипало, фигуры двух мужчин начали расплываться.Она шмыгнула носом, обратила умоляющий взгляд, затуманенный слезами на полог.Свечение там было таким же оранжевым, но она ощутила, что Творец ее понял.

— Ты не слаб, — сказал голос из-за полога. —Ты просто устал... чуть-чуть.

Яра видела по лицу Томаса, что только он ничего не понял, акалика сразу ответил горько:

— Устал? Да еще чуть-чуть? Я уже мертв!.. Я тлен, япрах. Я уже давно... даже не знаю, что меня движет. Но сейчас и это кончилось.

Воздух потрескивал, в нем сгорали мельчайшие пылинки.Внезапно сверкнуло, в сиянии завис крохотный комок, поплыл по воздуху к Олегу.Сияние слепило глаза, Томас никак не мог рассмотреть, но Олег протянул руку, икомок лег ему на ладонь. Калика смотрел тупо, сжал и разжал пальцы. Томас виделкак он покачнулся, будто на плечи в довершение к Авзацким горам обрушили еще иРипейские.

— Это ты-то давно? — переспросил бог.

В голосе Всевышнего звучала еще большая горечь. Олег поднялвзор, брови все еще вскинуты, а рот открылся от великого и непонятного Томасуизумления.

— Прости, — сказал Олег глухо. Теперь Томасраскрыл рот, никогда не слышал, чтобы в голосе язычника звучало такоераскаяние. Олег повторил виновато: — Прости!.. Я дурак. Я тупой и ленивыйдурак. Самовлюбленный дурак!

Томасу почудилась в ярком пламени слабая всепрощающая улыбкаВсевышнего. Он едва сдерживал рыдания, на душе было чисто, светло и благостно,хотя ничего не понимал, но для истинного христианина понимать не нужно, дажевредно, а надо верить и чувствовать сердцем.

А калика внезапно вперил взгляд хищных как у лесного зверязеленых глаз в сверкающие блики:

— И все же... что-то мне твой голос знаком.

Томас стиснул Яру, чтобы не упасть самому, когда чутьизменившийся голос Бога прозвучал в хрустальной тишине: