— Вообще-то я ничего не собираюсь предпринимать, чтобынавлечь на вас опасность, мадемуазель, — отвечала бедная женщина, котораяеще не обнаружила мотив наигранной строгости Жюстины, — от вас мнепотребуются только ваши заботы.

— Они будут исключительно внимательными, мадам, —сказала новоявленная субретка, — но я буду держаться только в этих рамках.

Обрадованный граф пожал руку Жюстине и тихо произнес:

— Чудесно, дитя мое! Сдержи слово, и твое будущееобеспечено.

Потом он показал ей комнату, где она будет жить, пососедству с будуаром госпожи и обратил ее внимание на то, что эти апартаменты,снабженные крепкими дверьми и окруженные двойными решетками, не оставляютникакой надежды на бегство.

— А вот эта терраса, — продолжал Жернанд, вводяЖюстину в небольшую, расположенную на том же этаже галерею — настоящий сад сцветами, — но думаю, вы не захотите измерить высоту ее стен. Графиня можетприходить сюда подышать в любое время; это единственное развлечение, котороеоставляет ей моя строгость. Вы не должны покидать ее одну не на минуту, выбудете следить за ней и докладывать мне о ее поведении. Прощайте.

Жюстина вернулась к хозяйке, и пока они внимательнорассматривают друг друга, мы представим читателю эту замечательную женщину.

Что происходит в замке. — Рассуждение о женщинах

Мадам де Жернанд восемнадцати лет от роду обладалапрекраснейшей на свете фигурой самых благородных линий и форм; все ее жесты,все движения были исполнены необыкновенной грации, а очи сияли мягкимчувственным светом. Они были красивого черного цвета, между тем как сама онабыла блондинкой, и усталая истома — следствие ее несчастий — придавала имособенное очарование. Она имела изумительную белую кожу и чудесные волосы,очень маленький рот и ослепительные зубы, и коралловые губы… Как будто Амурокрасил их волшебной краской, украденной у богини цветов. У нее был римскийнос, прямой, узкий, подчеркнутый двумя эбеновыми бровями, и нежный подбородок —все ее лицо изысканно-овальной формы выдавало приятность, наивность и доброту,которые были бы уместнее на лике ангела, чем на лице смертного создания. Ееруки, грудь, ягодицы отличались великолепием и были созданы для художников.Самое обольстительное в мире влагалище было прикрыто легким темным пушком,разделявшим два точеных бедра, и удивительнее всего было то, что после всехзлоключений графиня не утратила совершенства: ее зад оставался округлым,упругим, крепким и манящим, словно она всю жизнь пребывала в лоне счастья.Однако на всем этом ощущались страшные следы жестокостей ее мужа, хотя не былоеще признаков близкого загнивания — образ прекрасной лилии, на которой мерзкийшершень оставил несколько пятен. Помимо стольких совершенств, мадам де Жернандобладала мягким характером, возвышенным умом, чувствительным сердцем. В нейбыло множество талантов и естественный дар соблазнения, устоять против которогоумудрился лишь ее беспутный супруг; остается еще отметить ее чарующий голос иисключительную набожность. Такой была жена Жернанда — ангельское существо,которое он истязал. Казалось, чем больше чувств она внушает, тем сильнееразжигает его жестокость, и собрание даров, полученных ею от природы,подталкивало этого монстра на еще более зверские злодеяния.

— Когда вам пускали кровь, мадам? —поинтересовалась Жюстина, когда они остались вдвоем.

— Три дня тому назад, — отвечала графиня, —так что завтра… Этот ужас, конечно, будет приятным зрелищем для друзейгосподина графа.

— Выходит, он занимается этим и при свидетелях?

— При тех, которые думают, как и он… Впрочем, вы самиувидите, мадемуазель, увидите все сами.

— И мадам не чувствует слабости после кровопусканий?

— О Господи! Мне нет и двадцати лет, а я чувствую себяхуже семидесятилетней старухи, но тешу себя надеждой, что скоро это закончится:просто невозможно долго прожить таким образом. Я отправлюсь к отцу, я найду влоне Всевышнего покой, в котором так жестоко отказали мне на земле. Но что ясовершила, великий Боже, чем заслужила это! Я никогда никому не желала ничегоплохого, я люблю ближних, я уважаю религию, проповедую добродетель, одно изсамых больших моих страданий заключается в невозможности приносить людямпользу…

Эти слова сопровождались слезами. Читатели догадаются сами,что к ним непременно приметались бы слезы Жюстины, если бы ей не требовалось вочто бы то ни стало, скрывать свое волнение. Но в тот момент она дала себеклятву тысячу раз подвергнуться смертельной опасности, но сделать все для этойженщины, чьи чувства и горести были настолько ей близки.

Как раз наступило время обеда графини. Появились обеслужанки и попросили Жюстину проводить хозяйку в ее кабинет, потому что дажеэти старухи не могли с ней общаться. Мадам де Жернанд; привыкшая к подобнымпредосторожностям, покорно дала себя увести— Когда стол накрыли, графинявернулась и пригласила Жюстину составить ей компанию, это было сказано такимласковым и дружеским тоном, что сердце девушки дрогнуло и с той минуты сталопринадлежать женщине, за которой ей следовало надзирать. На столе было поменьшей мере двадцать разных блюд.

— В этом смысле, — показала мадам де Жернанд настол, — обо мне прекрасно заботятся.

— Мне известно, мадам, что господин граф хочет, чтобывы ни в чем не нуждались.

— О да! Но поскольку это внимание диктуетсяжестокостью, оно меня не трогает.

Мадам де Жернанд, постоянно истощенная и властно побуждаемаяприродой к бесконечным трапезам, много ела; в этот раз она захотела молодуюкрасную куропатку и руанских утят, которые были принесены незамедлительно.После обеда она, опираясь на Жюстину, вышла на террасу подышать воздухом и тампоказала ей свое тело: оно было почти сплошь покрыто шрамами, отчего та пришлав сильное замешательство.

— Как вы видите, он не ограничивается руками, —сказала мадам де Жернанд, — на моем бедном теле нет места, где он непускал бы мне кровь.

В доказательство она продемонстрировала нижнюю часть ног,живот, груди, ягодицы и даже розовые губки влагалища.

— Но это еще не все, — прибавила несчастнаяженщина, — самое ужасное в том, что он выбирает для своей операции момент,когда я только что поела, без этого я, может быть, страдала бы меньше. Этадвойная жестокость разрушает мой желудок, и он перестал переваривать пищу.

— Неужели в этот день вы не можете воздержаться от еды,мадам?

— Он никогда меня не предупреждает и всегда застаетврасплох; я знаю, что это произойдет через три-четыре дня, но никак не могууловить точное время, скорее всего он специально выбирает момент, когда я поем.

Между тем друзья Жернанда не теряли времени даром. Вуслужении хозяина замка было двенадцать ганимедов (именно такое же количестводоставляли туда каждые три месяца), и эту дюжину педерастов столько раз сношалив тот день самыми разными способами, что они уже начинали вызывать отвращение.Доротея отдалась всем лакеям и всем садовникам, и наконец вся компания сталаумолять Жернанда ускорить истязание графини — так велико было желаниеполюбоваться этой сценой.