— Тогда, дядюшка, — сказал Брессак, — вызаслуживаете того, чтобы вас называли скрягой.

— Между прочим, если бы твоя мать, хотя и по инымпричинам, не была такой же скупой, как я, разве ты был бы сегодня такимбогатым?

— Не напоминайте ему об этом эпизоде в егожизни, — сказал д'Эстерваль, — а то ему будет стыдно.

— И зря, черт меня побери, — усмехнулсяЖернанд. — Убив свою мать, он совершил самый естественный поступок насвете. Все мы спешим наслаждаться, и ничего тут не поделаешь. Кстати, это быланудная, набожная и высокомерная женщина, он ее ненавидел — ничего удивительногов этом нет. К слову сказать, он и мой наследник, но я держу пари, что у негонет желания поскорее отделаться от меня; у нас с ним одинаковые вкусы,одинаковый образ мыслей, и во мне он видит друга. Такие соображения приводят кдовольно честным отношениям между людьми, и разорвать их никто не собирается.

— Вы правы, дядя; может быть, мы вместе совершим немалозлодейств, но никогда не станем вредить друг другу. Хотя был у меня момент,когда мой дорогой кузен хотел нарушить эту заповедь: он пытался меня убить.

— Да, — признался д'Эстерваль, — но толькокак родственника, но не как соратника по утехам; когда я узнал, на что выспособны, мы полюбили друг друга и объединились.

— Пусть так, но согласитесь, что мадам д'Эстерваль сбольшой неохотой пощадила меня.

— Не стоит меня упрекать, — сказалаДоротея, — ибо мое жестокое желание было комплиментом в ваш адрес. Мояужасная привычка уничтожать мужчин, которые мне нравятся, вынесла вам приговор,равносильный признанию в любви: будь вы менее красивы, может быть, вы быспаслись.

— Вот именно, милая кузина, — улыбнулсяЖернанд, — по-моему, вам не по душе, когда кто-то хочет вам понравиться.

— Господа, я, как и вы, эгоистка; главное для меня —чтобы мужчины утоляли мои страсти, любовь и честолюбие мне не известны.

— Она права, — кивнул Жернанд, — только такдолжны рассуждать все женщины; если бы они все походили на мою кузину, янепременно примирился бы с этим полом,

— Выходит, сейчас вы испытываете к ним неодолимуюненависть? — спросил д'Эстерваль.

— О я их ненавижу всей душой! Я бы уничтожил их всех,без остатка, если бы небо ненадолго доверило бы мне свою молнию.

— Не понимаю, — проговорил д'Эстерваль, шаря своимязыком во рту Жюстины, — как можно ненавидеть таких сладких, такихподатливых созданий.

— А я вот хорошо это понимаю, — сказал Брессак,засовывая язык в рот ганимеду. — И понимаю, почему многие предпочитаютсвой пол.

— Разрази гром мою жопу, у вас встал член, другмой, — сказала Доротея, — так не стесняйтесь, сношайте этогопрелестного мальчика, только пусть он прочистит мне задницу. — И онаповернула к юноше свои ягодицы.

— Гром и молния! — воскликнул Жернанд. — Давы все пьяны после семи или восьми бутылок на каждого!

— Что до меня, — подал голос Брессак, ущипнувгрудь Жюстины, отчего она вскрикнула, — то я, конечно, пьян… И вообще,дорогой дядюшка, я бы так хотел увидеть, как вы пускаете кровь вашей жене. Вымне позволите в это время побаловаться с вашим седалищем?.. Ото, нашу Доротею,кажется, стошнило!

— Я напилась до чертиков, дорогой.

— Отлично, тогда сношайся, потаскуха, — сказал еемуж и громогласно пустил газы, — это тебя отрезвит.

— Мы чувствуем себя совершенно свободно в вашемобществе, дядя, — заметил Брессак.

— И правильно: никаких церемоний, друзья, я очень люблюэто; когда вино кружит голову, надо пускать газы, испражняться, блевать; надоспускать сперму — это облегчает. Брессак, подержи-ка Доротею: ты видишь, чтоона сейчас упадет под натиском этого молодца.

— За какое же место ее держать, черт возьми? —проворчал Брессак. — Эта шлюха залита блевотиной и уже плавает всобственном дерьме.

— Ну и что? — вмешался Жернанд. — Пусть одиниз ганимедов вытрет все это, помоги ему, Жюстина. Спросите вашу женуд'Эстерваль, не желает ли она прилечь?

— Прилечь! Да чтоб я сдохла на месте! — отвечалаДоротея. — Ну уж нет: я хочу сношаться! Теперь у меня ничего нет вжелудке, и я готова продолжать.

— Позовите свою супругу, дядя, я вас умоляю, —простонал Брессак, — нам необходимо разнообразие; пусть Жюстина пойдетпредупредить ее.

Пока исполнялось это распоряжение, наши злодеи, едвадержавшиеся на ногах, разминали свои члены, чтобы помчаться, закусив удила, кновым мерзостям.

Нет нужды описывать состояние несчастной графини, когда онаузнала, что ее мучитель в сопровождении таких же мерзких развратников явитсянаслаждаться ее страданиями в столь неурочный час: она только что встала из-застола.

— Милая девушка, — испуганно взглянула она наЖюстину, — они очень пьяные… и разъяренные?

— О да, мадам, они совсем потеряли голову.

— Великий Боже! Какие ужасы меня ожидают… Но вы непокинете меня во время этой жестокой сцены, вы будете рядом, не правда ли,мадемуазель?

— Ну конечно, если мне позволят.

— Да, да… А кто эти люди? Вы говорите, один из них —племянник графа, маркиз де Брессак? Да это же настоящее чудовище; я слышала онем, говорят, он отравил свою мать… И господин де Жернанд дошел до того, чтопринимает у себя убийцу своей сестры! Какой кошмар, великий Боже! А другой, повашим словам, — профессиональный убийца?

— Да, мадам, это кузен господина де Жернанда, он держитпостоялый двор единственно для распутства и для того, чтобы грабить и убиватьтех, кто у него останавливается на ночлег.

— Ах, какой ужас! И вот этим злодеям мой муж хочетбросить меня на потеху! А кто эта женщина с ними?

— Супруга хозяина гостиницы, такая же злодейка, такаяже развратная, как они.

О мадемуазель, значит, случается, что представительницынашего пола забывают о нежности и благородстве и предаются мужским извращениям?

— Да будет вам известно, мадам, — ответилаЖюстина, — что женщина, отказавшаяся от целомудрия и от чуткости, которыеприсущи нашему полу, скорее, чем мужчины, привыкают к пороку и невоздержанностии глубже ввязают в них.

— И вы полагаете, что господин де Жернанд допустит,чтобы я стала жертвой чудовищных наклонностей этого жуткого создания?

— Увы, я в этом не сомневаюсь, мадам. Не успела Жюстинапроизнести эти слова, как внизу послышался шум: пьяный хохот, площадная брань ибогохульные ругательства предшествовали появлению веселой компании, и несколькослезинок оросили ресницы мадам де Жернанд, которая поняла, что пытки неизбежны.

Шумный кортеж состоял из мужа, четы д'Эстервалей, Брессака,шестерых самых красивых ганимедов, двух старых служанок и нашей несчастнойЖюстины, которая, потрясенная предстоящими ужасами, дрожащая от страха самойсделаться жертвой, уверенная в том, что ничем не сможет помочь своей госпоже,желала только одного — оказаться как можно дальше от этого дома.