Мое терпение кончилось, а старик волновался все больше ибольше. Он умолял Лестата смягчить сердце и сжалиться над ним. Я содрогался,слушая их беседу. Внезапно на пороге гостиной возник Даниэль. Едва взглянув нанего, я понял, что для нас в Пон-дю-Лак все кончено. Будь я хоть чуть-чутьповнимательней, наверняка мне удалось бы заметить признаки надвигающейсяопасности намного раньше. Даниэль уставился на меня стеклянными глазами, словноперед ним стояло страшное чудовище. «Отец месье Лестата тяжело болен, –сказал я, не обращая внимания на его испуганный вид, – поэтому сегодняночью все должно быть тихо и спокойно. Рабам следует вернуться в свои хижины ине выходить до утра. Скоро приедет доктор!» Он смотрел на меня, не веря ниединому слову, и затем перевел взгляд, холодный и любопытный, на отвореннуюдверь спальни старика. Его лицо так сильно изменилось, что я, встав с кресла,заглянул туда. Лестат, сгорбившись, все еще сидел на постели отца, яростноводил пилочкой по ногтям и корчил отвратительные гримасы, обнажая ужасные,выступающие вперед зубы.

Вампир остановился. Его плечи тряслись от беззвучного смеха.Он смотрел на юношу, а тот смущенно опустил взгляд. Пока вампир говорил, он, неотрываясь, смотрел ему в рот, но видел только мягкие, тонко очерченные губы,отличающиеся от обычных человеческих неестественной белизной. Лишь мельком емуудалось разглядеть зубы ослепительно жемчужного цвета, и мысль о том, какие онина самом деле, раньше не приходила ему в голову.

– Я думаю, вы догадались, что было потом, – сказалвампир. – Мне пришлось убить Даниэля.

– Что? – спросил юноша.

– Мне пришлось убить его, – повторилвампир. – Если б я позволил ему уйти, он поднял бы на ноги всю округу.Возможно, я смог бы обойтись без кровопролития, но времени оставалось в обрез.Он повернулся и выбежал из комнаты. Я бросился следом и, тотчас настигнув его,потянулся было зубами к горлу, но в следующее мгновение вдруг осознал, чтоделаю то, чего не позволял себе на протяжении четырех лет, – иостановился. Передо мной стоял человек, готовый защищаться. В руке он сжималнож. Стряхнув оцепенение, я с легкостью вырвал оружие из его пальцев и, нераздумывая, всадил нож в сердце раба. Он рухнул на колени, истекая кровью ихватаясь за рукоятку, торчащую из груди. Вид и запах крови привели меня в такоеисступление, что я, громко застонав от возбуждения, склонился над умирающимДаниэлем. Я хотел утолить проснувшуюся во мне дикую жажду. Но мне не удалосьдобраться до раны, потому что в тот же самый миг в зеркале на серванте я увиделфигуру Лестата за моей спиной.

«Ну и зачем тебе это понадобилось? – поинтересовалсяон. Я повернулся к нему. Я не хотел, чтобы он застал меня в минутуслабости. – Старик бредит, – продолжал он, – невозможно понять,о чем он говорит».

«Рабы все знают… выйди на улицу, посмотри, что они тамделают, – запинаясь, пробормотал я. – Я позабочусь о твоем отце».

«Убей его», – сказал Лестат.

«Ты сошел с ума! – воскликнул я. – Он – твойотец!»

«Я без тебя знаю, что он мой отец! – ответил он. –Потому-то я и прошу тебя. Я не могу сам сделать это! Если б я мог, он был бымертв уже давным-давно, черт его побери! Мы должны выбраться отсюда. Посмотри,что ты наделал. Через четверть часа появится рыдающая жена этого парня… если,конечно, она не пришлет вместо себя кого-нибудь похуже! Нам нельзя терять ниминуты».

Вампир вздохнул.

– Я понимал, что Лестат прав. Я слышал, что рабысобираются возле коттеджа Даниэля, ждут его возвращения. Он осмелился водиночку зайти в проклятый дом и не вернулся. Охваченная паникой толпа рабовмогла стать неуправляемой. Я попросил Лестата успокоить их силой и властьюбелого господина, но постараться не встревожить их и не испугать. Я пошел вспальню и закрыл за собой дверь. И пережил еще одно страшное потрясение. Яувидел отца Лестата.

Он сидел на кровати, наклонясь вперед, и разговаривал ссыном, умолял ответить ему. Он говорил, что лучше его самого понимает глубину игоречь разочарования, пережитого Лестатом. Он походил на живой труп, и толькоотчаянный порыв воли поддерживал жизнь в этом слабом теле. Лихорадочноблестевшие глаза глубоко ввалились в глазницы, губы дрожали, и желтоватый ротпредставлял собой ужасное зрелище. Я присел на кровать, глядя на него с болью,и протянул ему руку. Невозможно передать, насколько его вид потряс меня. Когдаубиваешь, все происходит очень быстро и почти незаметно для самой жертвы. Нотеперь я видел перед собой медленное угасание жизни в теле, изможденном, но всееще отказывающемся сдаться вампиру, годами сосавшему из него соки, имя которому– время.

«Лестат, – сказал он, – не будь жесток ко мне,хотя бы один раз в жизни. Стань на мгновение тем мальчиком, которым ты былкогда-то. Сын мой, – повторял он вновь и вновь. – Сын мой, сын мой».Он пробормотал что-то, чего я не разобрал, кажется, о поруганной невинности. Ноя заметил, что он вовсе не бредит, наоборот, находится в исключительно ясномсознании. Бремя прошлого навалилось на него неподъемной тяжестью, а настоящеене могло дать ему облегчения. Потому что это была смерть, и с ней он отчаянноборолся. Я знал, что могу помочь ему, если постараюсь. Я наклонился вперед итихо прошептал: «Я здесь, отец». Мой голос мало походил на голос Лестата, но онтут же успокоился, и мне даже показалось, что его мучения вот-вот прекратятся.Но вдруг он вцепился в мою руку, как тонущий хватается за соломинку, исудорожно заговорил о каком-то деревенском учителе (имени я не расслышал), чтоон считал Лестата блестящим учеником и уговаривал отдать его в монастырскуюшколу. Он проклинал себя за то, что отказался, забрал Лестата домой и сжег егокниги. «Ты должен простить меня, Лестат», – плакал он.

Я крепко сжал его руку в своей, надеясь, что это может сойтиза ответ, но он повторил: «У тебя есть все, что душа пожелает, но ты холоден игруб, как я в те годы, когда наша жизнь состояла из голода, холода и каторжноготруда! Лестат, вспомни, ты был лучшим из всех! Бог простит мне, если тыпростишь».

В этот момент подлинный Исав появился в дверях. Я жестомпопросил его молчать; но он не обратил внимания, и мне пришлось вскочить спостели, чтобы старик, услышав его голос, доносящийся издалека, не заподозрилнеладное. Лестат сказал, что, завидев его, рабы разбежались.

«Убей его, Луи! – Впервые я услышал мольбу в егоголосе. Он в ярости заскрипел зубами. – Ну же!»

«Подойди и скажи, что прощаешь ему все, даже то, что онзабрал тебя из школы!» – ответил я ему.

«Зачем, – прошептал Лестат с гримасой, сделавшей еголицо похожим на череп, – забрал меня из школы! – Он воздел руки кнебу и прорычал: – Проклятье! Убей его!»

«Нет, – повторил я. – Либо ты простишь его, либоубьешь сам. Выбирай».