Старик умолял нас объяснить, в чем причина нашего спора.

«Сын мой, сын мой», – кричал он, и Лестат началприплясывать на месте, словно сумасшедший.

Я выглянул на улицу из-за занавесок. Рабы окружили дом. Цепьмедленно, но неотвратимо приближалась.

«Ты был Иосифом среди своих братьев, – говорил отецЛестату, – ты был лучшим. Но откуда я мог знать? Я понял это, только когдаты ушел из дома, долгие годы я не видел от них ни заботы, ни утешения. Тывернулся и забрал меня с нашей фермы, но ты изменился. Это был уже не ты. Нетот мальчик, которого я знал».

Я схватил Лестата за рукав и силой доволок до кровати.Никогда я не видел его таким слабым и одновременно разъяренным до последнейстепени. Вырвавшись из моих рук, он склонился над подушкой и глядел на меня сненавистью. Я непреклонно произнес еще раз: «Прости его!»

«Все в порядке, отец, спи спокойно. Я не держу на тебязла», – сказал он высоким, натянутым голосом.

Старик повернулся на подушке, что-то тихо сказал соблегчением, но Лестат уже встал. Остановившись в дверях, он сжал голову рукамии громко прошептал:

«Они идут! – Потом обернулся ко мне. – Прикончиего. Ради Бога!»

Бедный старик не понял, что произошло, и даже непошевелился. Я только прокусил ему горло и оставил рану открытой: я не хотелутолять свою темную страсть за счет его смерти. Невыносимо было даже думать обэтом. Не важно, что тело найдут в таком виде. Я был уже сыт по горло и домом, иЛестатом, и ролью преуспевающего плантатора. Я решил сжечь дом. У меня быломного другой собственности, которой я владел под разными именами и держал прозапас.

Лестат отправился навстречу рабам. Без присмотра он могустроить такую бойню, что потом вряд ли отыскался бы хоть один живой свидетельтой ночи. Я решил последовать за ним. Прежде жестокость Лестата казалось мненепостижимой, а теперь я сам обнажил клыки на этих людей. Едва завидев меня,они убегали, неуклюжие, охваченные страхом смерти, в животном безумии. Силавампира безгранична, и скоро мы с Лестатом остались одни. И тогда я взял факел,вернулся в дом и поджег его.

Лестат бросился ко мне.

«Что ты делаешь! – кричал он. – Ты сошел с ума!»Но огонь уже охватил стены и пол, и остановить его было невозможно. «Они жесбежали. Ты сам, своими руками уничтожил такое богатство!» Он бегал кругами полюбезной его сердцу гостиной, все еще не веря, что хрупкое великолепие вскореисчезнет навсегда.

«Вытаскивай гроб, до рассвета осталось всего тричаса», – сказал я ему.

Дом превращался в погребальный костер.

– Огонь мог повредить вам? – спросил юноша.

– Еще бы, – ответил вампир.

– Вы укрылись в часовне? Там было безопасно?

– Нет. Около полусотни рабов разбежались по всейокруге. Многие не хотели оказаться в положении беглых и поспешили к Френьерам ина плантацию Бель-Жарден, вниз по реке. Мне совершенно не улыбалось оставатьсяв Пон-дю-Лак. А ехать куда-то уже не было времени.

– Бабетта! – вдруг осенило юношу.

Вампир улыбнулся.

– Да, я пошел к Бабетте. Она по-прежнему жила наплантации вместе с молодым мужем. Я погрузил гроб на повозку и отправился кней.

– А Лестат?

Вампир вздохнул.

– Он пошел со мной. Он пытался убедить меня поехать сним в Новый Орлеан, но я сказал, что собираюсь укрыться у Френьеров, и онсогласился с моим выбором. Мы могли не успеть добраться до города: уже начиналосветать, хотя для обычных человеческих глаз все вокруг по-прежнему скрываланепроглядная тьма.

Я однажды навещал Бабетту уже после гибели ее брата. Яговорил вам, что она вызвала бурю возмущения и негодования среди близких идальних соседей тем, что не уехала и осталась на плантации не только безмужчины, но даже и без старшей женщины в доме. Ей приходилось содержать дела впорядке, чтобы противостоять общественному остракизму. Само по себе богатствоничего не значило для нее. Семья, продолжение рода… вот что ее заботило. Онанаучилась управлять плантацией, но такая жизнь угнетала ее, и внутренне онапочти сдалась. Однажды вечером в саду я подошел к ней. Не позволяя, как и впервый раз, разглядеть меня, я заставил свой голос звучать как можно болеенежно и убедительно, напомнил о своем прошлом визите и сказал, что знаю обовсех ее бедах и печалях. «Не рассчитывай встретить сочувствие у людей, –сказал я. – Они глупы. Нет ничего удивительного, что, по их мнению, тыдолжна отказаться от плантации после смерти брата. Распоряжаться чужой судьбойочень легко. Надо бросить им вызов, достойно и с верой в свою правоту». Онаслушала меня, не проронив ни единого слова. Я посоветовал ей устроить большойбал в Новом Орлеане под каким-нибудь благовидным, лучше всего религиозным,предлогом. Ей наверняка не составило бы труда договориться с одним из женскихмонастырей насчет проведения благотворительного вечера. В качестве компаньоновпригласить друзей ее покойной матери, а самое главное – делать все с абсолютнойуверенностью. Уверенность и достоинство – вот залог ее успеха.

Бабетта сочла идею гениальной.

«Я не знаю, кто вы такой, да и вряд ли вы скажете, –обратилась она ко мне (я и впрямь не собирался открываться перед ней), –но я думаю, что вы – ангел, посланный мне Господом». И она принялась умолятьменя показать лицо. Я сказал «умолять», хотя это слово вряд ли подходитБабетте. Она никогда никого ни о чем не просила. Дело даже не в гордости,просто мольбы сильных и честных людей в большинстве случаев похожи скорее на…Но я вижу, вы хотите что-то спросить. – Вампир прервал свой рассказ.

– Нет, нет, – смутился молодой человек.

– Спрашивайте, не стесняйтесь. Если бы я хотел скрытьот вас что-то… – лицо вампира на мгновение потемнело. Он нахмурился, и надлевой бровью обозначилась маленькая ямочка, похожая на отпечаток пальца насырой глине. Странное выражение глубокого страдания исказило его тонкиечерты. – Если бы я хотел что-то скрыть от вас, – повторил он, –то не стал бы упоминать об этом вовсе.

Юноша завороженно смотрел в его глаза, на тонкие лучиресниц, нежную кожу век.

– Спрашивайте, – повторил вампир.

– Вы так говорили про Бабетту, что мне показалось,будто у вас к ней особое чувство.

– Вы думаете, я на это не способен?