Снова запустив руку в карман, я достал паспорт. Открыл.Хрупкие страницы рассыпались в руках, фотография со щелчком отскочила и упалана асфальт. Я поднял ее — на сером квадратике уже нельзя было различить лица.

Было холодно. Все-таки уже осень. А зиму обещали холодную…

— Значит, так… — пробормотал я. То ли угрожая кому-то, то липытаясь выстроить план. — Значит, так? Значит, так!

Первое — чудес не бывает.

Второе — исключения возможны, но только для злых чудес.

А если настало время злых чудес, то бесполезно оставатьсядобрым.

Окна в моей квартире не светились. Вряд ли девица НатальяИванова ложилась спать в восемь часов вечера.

Я поднялся на свой шестой этаж, позвонил в дверь. Гавкнул инастороженно затих Кешью. Я постоял несколько минут, потом пожал плечами ивошел в лифт. Если кто-то за мной следил через глазок, то этот кто-то сейчасзашаркает своей старческой походкой обратно к телевизору, отметив в памяти, чток соседке приходил кавалер. В том, что стерва Галина Романовна меня уже начистозабыла, я не сомневался.

Интересно, как вообще эти бабки, не отрывающиеся отбесконечных «мыльных опер» и утепляющие двери дерматином на синтепоне,ухитряются слышать звонок в соседские двери? А еще имеют обыкновение шастать пополиклиникам и жаловаться врачам на плохой слух!

В лифте я нажал кнопку девятого этажа. Ждать Наталью наплощадке рядом с мусоропроводом было опасно, обязательно кто-нибудь выйдет сведром или покурить. А вот девятый этаж меня вполне устраивал — в однойквартире жил старенький дедушка, никуда самостоятельно не выходивший, дведругие снимали многочисленные семейства восточных гастарбайтеров, которыеникогда в милицию не позвонят. Раньше меня раздражали эти тихие восточные люди,то ли таджики, то ли узбеки, жившие по десять человек в квартире. Нет, ничеголичного, они старались проскочить к себе незаметно, по углам, будто тараканы насвету. Обычный бытовой шовинизм.

Теперь я был рад тихим соседям с последнего этажа. Сидел умусоропровода, курил, глядел в окно вниз, на подступы к подъезду. Темнело, нолампа над подъездом была яркая, Наталью я успею увидеть загодя.

Несколько таджиков поднялись вверх и юркнули в своиквартиры, сделав вид, что не видят меня. Я потихоньку добивал пачку сигарет.

Пошел дождь — мелкий, тихий, я такие даже люблю осенью. Оникак напоминание, что лето кончилось. И почти сразу же внизу мелькнул цветастыйкружок зонта.

Может быть, я видел его вчера в своей квартире, среди прочихчужих вещей. А может быть, и не видел. Но я сразу почувствовал — это Наталья.

Живот свело холодом, ноги будто отнялись. Я с трудомзаставил себя дойти до лифта и нажать вызов. Где-то внизу хлопнула дверь, нолифт уже подъехал к девятому этажу. Я вошел, но нажимать кнопку первого нестал.

За меня это сделала Наталья — и лифт послушно пошел вниз.

Трудно становиться бандитом, четверть века прожив вполнечестно и порядочно.

И очень не хочется в тюрьму за бандитизм.

Из внутреннего кармана куртки я достал нож, купленный двачаса назад в ларьке у метро. Дешевая китайская подделка под какую-то знаменитуюмарку. Плевать. Мне важен был его устрашающий вид — узкое длинное лезвие схищными зазубринами и кровостоком. Если бы в ларьке продавались убедительновыглядящие муляжи пистолетов — я купил бы муляж пистолета.

В тюрьму не хотелось ужасно.

Дверь лифта с шипением открылась, и некрасивая девушкаНаталья шагнула в лифт. Даже не шагнула — качнулась, занося ногу, но тут же увиделаменя, глаза ее округлились, она попыталась отпрянуть.

Схватив девушку за плечо, я втолкнул ее в лифт. Прижал нож кгорлу — движение оказалось таким естественным, будто я всю жизнь подрабатывалманьяком-насильником, промышляющим по лифтам.

— Я буду кричать, — сказала Наталья, косясь на нож.

— Почему же не кричишь? — спросил я. Сложенный зонт упиралсямне в ногу, Наталья его упорно не выпускала. В другой руке у нее был пакет скакими-то продуктами.

— Отпустите, я вас не знаю! — громко сказала девушка. —Отпустите меня!

Я нажал кнопку шестого этажа.

— Врешь. Ты меня помнишь. А это значит…

Ее глаза забегали по моему лицу. Она облизнула губы.Осторожно покачала головой:

— Вы с ума сошли. Вас посадят. Знаете, как в зоне снасильниками поступают?

— Наталья, вы слишком спокойны, — сказал я. И только сказав,понял — попал в точку. Она слишком спокойна для женщины, на которую с ножомнапал… да не важно кто — маньяк или облапошенный накануне лох.

— Вы не убийца. Вы меня не тронете.

— Проверим? — спросил я. — Вы лишили меня всего. Квартиры,работы, документов. Мне терять нечего!

— Жизнь, — коротко ответила она.

— Это не так уж и важно. — Я перехватил нож поудобнее, так,чтобы острие покалывало шею в районе артерии. — Только пикни — я ударю.

Лифт остановился. Открылись двери.

— Рекомендую вести себя так, словно мы старые хорошиедрузья, — сказал я, обнимая Наталью за плечи. — Спокойно откроешь дверь, и мывойдем в квартиру. Договорились?

Если я все рассчитал правильно и если Наталья не станетдергаться и кричать, то нож через соседский глазок не увидишь. Идут в обнимкупарень и девушка, не терпится добраться до постели, чего тут необычного? Именнотакую картину и желает увидеть старая климактеричная стерва-соседка.

Наталья дергаться не стала.

Щелкнули замки, мы вошли в квартиру. Ногой захлопнув засобой дверь, я зашарил по стене, нащупывая выключатель. Прямоугольник кухонногоокна сочился умирающими сумерками. В комнате тревожно тявкнул Кешью. Былохолодно — неужели до сих пор не топят…

— Выключатель ниже, — презрительно сказала Наталья. — Науровне опущенной руки.

— Ну да, ну да, как же я мог забыть, — пробормотал я.

Вспыхнул свет. Я заглянул в комнату — собака лежит надиване, больше никого.

— Что дальше? — спросила Наталья. Она слегка наклонилаголову, подальше от лезвия ножа. — Сразу убьешь или вначале помучаешь?

Кешью соскочил с дивана. Выметнулся в коридор, завилял былохвостом — и замер где-то на грани между бегством и лаем.

— Ты слишком спокойна, — повторил я как заклинание. Это былоединственное, что я мог предъявить в качестве улики, стоя в этой чужой,незнакомой квартире. — Наталья, я ничего не смогу доказать. Но я уверен, что тыв этом замешана с головой.