— Кстати, — спросил Ромстед, — где находилсячемодан? Вы обнаружили его здесь на диване?

— Нет, он лежал в багажнике машины. Сюда его принеслимы. Видимо, его поджидали в гараже…

— Если хотите знать мое мнение… — начала Полетт.

— Давайте, интересно послушать.

— Вся ваша теория — дерьмо собачье. У меня нет нималейшего представления, кто и почему убил капитана Ромстеда, но торговлейнаркотиками он не занимался. И хотя Джери нашла в его доме героин, я уверена,что он тут ни при чем.

— Но почему вы так считаете? — спросил Ромстед.

Он привез Полетт домой, и теперь они сидели в прохладнойгостиной с бокалами «Кровавой Мэри» в руках. Было уже слишком жарко, чтобысидеть на террасе возле бассейна, а из-за смерти Джери Боннер никто из них идумать не мог о еде. Дом капитана снова заперли, и Брубейкер обещал сообщитьСэму Боллингу о разбитом стекле. Заодно Ромстед попросил вернуть ему ключ.

— Я тоже не думаю, что он знал о хранящемся в домегероине, — продолжил он, — но почему вы так уверены в этом?

— Потому что я знала его лучше, чем кто-нибудьдругой. — Полетт поставила свой коктейль на кофейный столик и прикуриласигарету. — Я знала, что он думает о наркотиках. Как и по любому другомуповоду, его позиция в этом вопросе была очень твердой. Гуннар не испытывал кнаркоманам ничего, кроме презрения, хотя, конечно, у него самого былисобственные «наркотики»: гаванские сигары, бренди и сортовое шампанское. Но ещебольшее отвращение он питал к толкачам и поставщикам любого зелья, дажемарихуаны. На «Фэрайле» — последнем судне, на котором служил ваш отец, —он арестовал одного из членов команды за попытку провезти героин. Понимаете, онпоступил с ним по законам восемнадцатого столетия: запер в каюте, а потом,когда корабль пришел в порт, передал федеральным властям. А ведь это произвол,и за это вполне могли выгнать со службы или подвергнуть бойкоту со стороныпрофсоюза моряков — если бы тот человек оказался невиновным. Но в качестведоказательства у капитана был героин, поэтому парень предстал перед судом и селв тюрьму. И это не сказки о морских нравах — я успела хорошо изучить этогочокнутого. Да, Гуннар Ромстед был немного не в себе и носился как с писанойторбой со своими ста шестьюдесятью процентами коэффициента интеллект та… Но яведь собиралась рассказать вам, как мы познакомились. Это случилось почти пятьлет назад.

Полетт немного помедлила, помешивая соломинкой лед в своембокале. Когда она подняла на Ромстеда глаза, они светились лукавством.

— А это забавно — рассказывать сыну о любовной интрижкес его отцом. Я чувствую себя потаскухой или даже растлительницейнесовершеннолетнего.

— Будет вам, — отмахнулся Ромстед. — Длясвоих тридцати шести лет я довольно неплохо развит.

— Ну хорошо. Уверена, что так оно и есть… Произошло этов 1967 году. Мой муж, Стив, был бизнесменом, занимался недвижимостью иземельными участками в Неваде и Южной Калифорнии; однако у него возниклипроблемы со здоровьем, и он потихоньку отошел от дел. Жили мы тогда вЛа-Джолле, у нас там был дом, и мы часто ходили на яхте в море. В юности Стивбыл помешан на океанских регатах, но когда здоровье стало его подводить,оставил это занятие. Продал свою тридцатидевятифутовую спортивную яхту и купилтридцатишестифутовый прогулочный шлюп, с которым вполне можно было справитьсявдвоем; на нем-то мы и собирались отплыть в Гонолулу. А тут Лью Боннер попросилприхватить с собой Джери. Лью в то время работал у Стива, управлял складомстроительных материалов. Мы оба знали Джери и любили ее. Она была очень милымподростком, но понемногу стала хипповать, и это начало беспокоить Лью. Ведьспортсмены в большинстве своем отличаются весьма консервативными взглядами —ой! Чувство такта я унаследовала от семейки Кармоди — не сразу сообразила, чтовы тоже спортсмен.

Ромстед пожал плечами:

— Я никогда не выступал за Национальную лигу.

— Ну так вот. Их родители умерли, и Лью заботился одевочке с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Джери ходила вгосударственную школу в Сан-Диего, но потом бросила учебу и стала болтаться скомпанией непутевых подростков в Дель-Мар. Она была влюблена в море и конечноже ожидала, что путешествие будет полным отпадом — или как там они выражалисьтогда, — и поэтому с радостью поехала с нами.

Все шло отлично, пока где-то в тысяче миль от Гонолулу мы непопали в самую настоящую переделку. Шторм не шторм, но ветер постоянноусиливался, и не успели мы опомниться, как стало ясно, что у нас слишком многопарусов, а спускать их слишком поздно. Нас закружило, завалило набок, мачта спарусами полетела за борт, а шлюп зачерпнул столько воды, что затопило весьтрюм. Но самое ужасное было то, что Стив в какой-то момент потерял равновесие иего сильно швырнуло через всю палубу. Он налетел на что-то прямо солнечнымсплетением. Он страдал от адской боли и еле двигался. Радио испортилось, и мыне могли вызвать подмогу, а вдвоем с Джери нам было не справиться со всем этимхаосом на борту. Мы устроили Стива как можно удобней, дали ему обезболивающихтаблеток из аптечки, но сами оказались совершенно беспомощными.

К счастью, мы находились вблизи пароходной линииЛос-Анджелес — Гонолулу и на исходе того же дня заметили на горизонте корабль.Мы несколько раз выстрелили сигнальными ракетами, но нас то ли не заметили, толи не обратили внимания — в общем, корабль ушел. На закате солнца умер Стив.Когда мне порой снится эта страшная ночь, я до сих пор просыпаюсь в холодномпоту. Мы с Джери думали, что никогда больше не увидим рассвет, но мы были втаком состоянии, что нам уже было все равно. А с наступлением утра показалсяеще один корабль. Мы выпустили остаток наших сигнальных ракет, нам оставалосьтолько молиться. И тут корабль изменил курс и приблизился к нам. Это был«Фэрайл».

Ваш отец выслал за нами шлюпку. Когда мы прибыли в Гонолулу,Стиву сделали вскрытие, и врачи объяснили, что мой муж умер от внутреннегокровотечения из-за разрыва селезенки. Тогда я решила, что до конца жизни неступлю на палубу корабля. Вернувшись домой и немного оправившись от этогоужасного приключения, я написала благодарственное письмо вашему отцу и всейкоманде, а также в пароходную компанию, превознося морские таланты капитанаРомстеда и ту королевскую обходительность, с которой с нами обращались, когдаподобрали в открытом море.

Этим могло бы все и закончиться, если бы год спустя я неотправилась в Сан-Франциско за покупками и, выходя из «Парижа», не столкнуласьс ним нос к носу. Он пригласил меня выпить. Через три дня «Фэрайл» снова вышелв плавание, а я вернулась в гостиницу и рухнула без сил; по-моему, пока яспала, часовая стрелка дважды обошла циферблат. Ваш отец был потрясающим инеобыкновенно обаятельным мужчиной, и к тому же умел обращаться с женщинами, очем вы, вероятно, наслышаны.