Когда она попыталась объяснить это Климу, он ничего не поняли посоветовал не забивать впредь голову всяческой безлепицей. Степенный кучер срадостью взял на себя обязанности ее наставника в новой жизни, однако вскореубедился в неблагодарности этой роли. Ведь Марьяшку пришлось учить всему насвете! Пальцы ее не забыли, как плести косу, да и ложку мимо рта она тоже не проносила.Но ничего другого не умела: ни, дичась, закрываться рукавом от пристальногомужского взгляда; ни молиться, ни к барской ручке подойти с поклоном, ниумильно чмокнуть в плечико, ни, тем паче, в ножки поклониться. Отбила всеколени, прежде чем Клим похвалил… Но спустя малое время он убедился, чтоМарьяшка вдобавок разучилась щепать лучину, колоть дрова, топить печь, варитькашу да щи, стирать, белье катать, смазывать барскую обувку салом, штопать ихгосподские чулочки, шить белье да рубахи, – и воскликнул в отчаянии:

– Ну, девка, наплачешься ты в этой жизни! А уж как барин стобою наплачется! Небось проклянет денек, когда над тобою умилосердился!

Тут же Клим прикусил язык, но Марьяшка так пристала свопросами, что он буркнул:

– Ну, прилипла, как банный лист!

Почему-то при слове «банный» ее даже дрожь пробрала! Вскорестало понятно, почему это слово вселяло такой страх. А также Марьяна узнала,что обязана неведомому барину жизнью, что кабы не он – болтаться бы ей на дыбепод кнутом, либо давиться в рогатках, либо, чего доброго, уже брести в Сибирь вкандалах да с клеймом во лбу. Марьяшка схватилась за голову: половины слов онане понимала, они утратили свое значение! Однако Клим говорил и говорил, ипостепенно вырисовалась перед ее глазами маленькая картинка: она-де пошла вбаню, а там на нее навалился злодей, коего она убила шайкою («Ну, господи боже,шайкою, неужто не понятно? В нее воду наливают! Деревянная, круглая,тяжелая! – надсаживался, объясняя, Клим. – Моются в бане из шаек!Тьфу, экая ты дура уродилась непонятливая!»). Чужеземный барин, заблудившись вметели, в баньку на ту пору забрел – и девку пожалел. Спас ее от неминучейкары! Теперь он увезет ее в свой заморский дворец, и там она должна будетслужить ему верой и правдою, хотя Клим не представлял, чего наслужит такаякосорукая.

Словом, кое-чему в жизни Марьяшка уже была научена, когдабарин появился, поэтому она постаралась как можно лучше исполнить все Климовынаставления: и в ноги бухалась, и ручку целовала, и благодарила за милость кней, недостойной… И такая тоска ее при этом брала, словно делала она что-точрезвычайно себе противное!

Барин оказался молод и пригож – в точности как и говорилКлим. И, верно, впрямь был он добрым человеком, ибо тотчас после всех еепоклонов кликнул какую-то девку, услужающую на постоялом дворе, да приказалнемедля сделать баню для Марьяшки. При этом слове ее вновь пробрала дрожь, ноослушаться она не посмела: покорно побрела в какой-то щелястый чуланчик, гдеприготовлена была горячая вода и щелок: побрела с надеждой угодить барину инаконец-то увидеть ту самую шайку, которой… Однако даны были ей большие медныетазы, в коих Марьяшка и плескалась: сперва со страхом, а потом с восторгом.Верно, в былой жизни своей она этому занятию предавалась частенько! Совсем другимчеловеком ощущала теперь себя, а когда вытерлась, заплела косу и переоделась вновую справу, купленную добрым барином, заметила, что и прочим по нраву ееновый облик: служанка более не косоротилась, не зажимала нос, Клим взглянул нанедурную собой девку с изумленным одобрением, а барин… барин отвел глаза икивнул, после чего сказал, что устал и пора спать, а Марьяшка с ужасомобнаружила, что едва понимает его слова.

– Ничего, привыкнешь! – утешил Клим, когда баринудалился в нужной чуланчик. – Я же вот привык, а спервоначалу тоже был какглухой. Ты, первое дело, во всем ему угождай, как и положено. И, – онпокряхтел смущенно, – не забудь, девка… Ночь – она и есть ночь. Ну а день– он и есть день. И что бы там промеж вас ночью ни было, шибко не заносись.Днем свое место помни, будь тише воды ниже травы, по одной половице ходи. А товидел я, знаешь, таких… потешит с ними барин удаль молодецкую, девка жевозомнит о себе, словно ее за царевича просватали! А барин-то глядь – и другуюк себе позвал, а первой дал печатный пряник – вот и вся любовь! Видал я таких…горько им. Высоко залезши, падать больненько, а близ барской милости – что близогня. Опять же – поведешь себя с умом, небось и выгоды добудешь: барин добрый,ласковый, при таком живи да радуйся!

Клим испуганно смолк: барин в шелковом халате, со свечой вруке проследовал через комнатушку, где кучер в углу шептался с Марьяшкою, вошелв свою опочивальню и оставил приоткрытой дверь.

– Ну, иди, иди! – подтолкнул девушку Клим.

– Да ты что? – испугалась она. – Да я же ему спатьпомешаю!

– Твое счастье, коли так! – сурово изрек Клим иподтолкнул Марьяшку с такой силой, что она влетела в приотворенную дверь и едване ударилась в барина, стоящего возле пышной постели.

Он глубоко вздохнул, увидев девушку, а у нее отнялосьдыхание. Он глядел своими светлыми, мерцающими глазами так странно, такпристально… Наверное, следовало бы заслониться рукавом, но Марьяшка не моглаэтого сделать, а только обреченно закинула голову, когда барин приблизился исклонился над ней. Он распахнул халат и прильнул к ней. Марьяшка на мигиспугалась, ощутив его горячую наготу, а потом все исчезло для нее, кромеодного желания: все ближе и теснее прижиматься к этому телу.

Mешала одежда. Она с досадою принялась срывать ее с себя, нобарин не стал ждать, пока она разберется с поясками да пуговками: задрал рубахуда сарафан, обнажив прохладные бедра, а потом чуть приподнял. Марьяшкаиспуганно вскрикнула – голова у нее закружилась – и, чтобы удержаться, оплеласпину барина руками и ногами. Тут же она вскрикнула изумленно, ощутив в себегорячую, тугую плоть, отпрянула – но барин держал крепко и вновь прижал ее ксебе… а вскоре она и сама поняла, как отыскать сласть в этих движениях. Однамысль промелькнула в этот миг – и тут же сгорела в пожаре страсти. Мысль, что кего телу прижимается она не впервые.

* * *

Едва доехав до Митавы, с Климом простились. Здесь былиграницы страны; вдобавок лошади устали тянуть сани по раскисшей смеси снега спеском: зима сюда, чудилось, едва вошла – и остановилась. Клим рассказывал,сколько снегу навалило в ту ночь, когда Марьяшка совершила убийство. «Человекав рост могло засыпать, вот эдакая мелась метелица!» Однако для девушки все этобыло пустой звук: она по-прежнему ничего не помнила о былом. Из новых Климовыхуроков она усвоила прочно лишь один: научилась просыпаться прежде барина иисчезать из его постели до рассвета.