Марьяшка лежала недвижимо, глядя ему прямо в глаза. Десмондупоказалось, что она глядит с выражением бесконечного изумления, словно непонимает, кто он и что намерен делать с нею. Конечно, она удивлена, что милорднамерен заняться любовью днем. Но ему осточертело чувствовать себя воришкой впостели. Кто сможет осудить его, за что? Если он хочет эту женщину так, как вжизни никого не хотел, с этим придется смириться всякому, кто не желает статьего врагом. Он загнал «лорда Маккола» с его английским пуританством подальше внедра души – сейчас сделать это было легче легкого! – и, подхватив девушкупод бедра, повлек ее к себе, медленно проникая в нее и пытаясь отдалитьсудороги страсти. Но стоило ее жарким недрам принять возбужденную плоть, какДесмонд понял: медленную любовь он оставит до другого раза.

Она все так же неотрывно глядела ему в глаза, губы дрожали,и Десмонд наблюдал, как наслаждение подчиняет ее себе. Чудилось, их слившиесявзоры тоже предаются любви, и в том, что они сейчас не таились друг от друга,было нечто такое, что привело Десмонда в неистовство. Никогда еще он незавершал соитие так стремительно! Чудилось, вся сила его хлынула в разверстыеженские недра, сливаясь со встречным потоком. Где-то на обочине сознаниямелькнуло подобие страха: не всего ли себя он отдал сейчас? осталась ли в немхоть капля, из которой возродится новая река жизни? Тело девушки билось,металось на постели, в то время как глаза выражали прежнее безграничноеизумление, а рот дрожал так, словно слова изнутри бились в стиснутые губы.

Изнемогая, Десмонд рухнул на нее, простерся в блаженномбессилии… и в это время, совладав наконец с голосом, Марьяшка слабо, тоненьковыкрикнула:

– Оставьте меня, сударь, вы с ума сошли?!

– Сэр, ради бога… – Капитану Вильямсу очень хотелосьсхватиться за голову и хорошенько ее потрясти. Может быть, тогда всевзбаламученные мысли его пришли бы наконец в порядок и жизнь сделалась бы такойже спокойной, каким было море накануне отправления из Кале… пока внезапныйшторм не взбаламутил и его, и этого странного пассажира.

Шторм, впрочем, улегся так же внезапно, как и возник, а вотприступ безумия, овладевший лордом Макколом, что-то затягивался. И поэтомубольше, чем свою голову, капитану Вильямсу хотелось бы потрясти сейчас этогомолодого человека, чтобы наконец вразумить его. Впрочем, Маккол и так выгляделпотрясенным, даже чересчур.

– Сэр, послушайте, – начал с самого начала капитанВильямс, на всякий случай убирая руки за спину, чтобы не дать себе впасть вискушение. – Подумайте о своем положении в обществе. Вы происходите изродовитой, почтенной семьи, вы – граф, вы – лорд.

– Я всего лишь один год – лорд, а уже двадцать пять –подданный ее величества британской королевы, – буркнул пассажир.

– Да неужели вы почтете себя обязанным?.. – Капитанедва не задохнулся в отчаянии. – Сэр, я не понимаю вас!

– Я не могу поступить иначе, – тихо проговорил лордМаккол. – Она назвала меня подлецом – видит бог, у нее есть все основаниятак говорить!

Капитан поглядел задумчиво:

– Вы, помнится, рассказывали, будто в России непокорнымслугам… р-раз! – и нет головы?

Лорд Маккол помолчал, потом, криво усмехнувшись, молвил:

– Ну, я наплел всяких баек, чтобы убедить вас взять нас снею на борт. Правда лишь в том, что я роковым образом вмешался в судьбу этойнесчастной, и теперь честь моя требует, чтобы я искупил свою вину перед ней.

Капитан Вильямс задумался. Мрачный взор молодого человека нена шутку встревожил его. О боже, с таким богатством, внешностью, знатностью…Воистину, жизнь этого человека могла бы стать подтверждением слов Вольтера:«Земной рай там, где я». А вместо этого… Чудилось, за спиною лорда стоит некаячерная тень, и это она требует от него столь непомерной жертвы. Неужели честь –это кровожадный африканский жрец, рассекающий грудь жертвы, чтобы вынуть из нееживое сердце и поднести его на золотом блюде низкому, недостойному, алчномусуществу?

Впрочем, Вильямс – истый англичанин – не хуже Десмондапонимал, что самый суровый суд, которому подвергается когда-либо джентльмен,это суд его собственной совести. Если для лорда Маккола это и в самом делевопрос чести – или смерти, как он уверяет, капитан исполнит требуемое. Новсе-таки он сделал еще одну попытку образумить молодого человека, предложив взаключение разговора:

– А нельзя ли, сэр, подождать до прибытия в Дувр? Там выотыщете более компетентных людей… В конце концов, остался какой-нибудь часпути, ничто нам более не угрожает, шторм улегся…

– Не лукавьте, капитан! Вы прекрасно знаете, что на мореполный штиль, мы стоим на месте, и неведомо, когда паруса наши вновь наполнятсяпопутным ветром, – укорил Маккол. – Кроме того, я сообщил о своемприбытии, меня будут встречать, и я не желаю подвергнуть бедную женщину новымунижениям в присутствии слуг. Они и подозревать не должны о ее прежнемдвусмысленном положении! Они сразу должны видеть в ней… – Он поперхнулсясловом. – Разумеется, я не могу принудить вас, могу только просить…

– Ах, боже мой! – только что не взвыл добросердечныйкапитан, осознав полнейшую тщетность своих усилий. – Бог с вами! Вы меняубедили, сэр. Ведите, ведите ее сюда, да поскорее…

Маккол не двинулся с места. Его опущенное лицовспыхнуло. – Не могли бы вы пойти со мной в каюту, – чуть ли неумоляюще шепнул он. – Там, на берегу, я тотчас пошлю по лавкам, но пока…

Вильямс понял. Маккол не хотел, чтобы кто-то увидел этозлосчастное существо, которому выпала такая счастливая карта, в отрепьях.

«Зачем, зачем я дал себя уговорить и взял их на борт? –подумал он в отчаянии. – Тогда они бы не попали в шторм, от которогодостопочтенный лорд спятил!»

Но ничего уже нельзя было вернуть назад, и сказать былонечего, кроме как буркнуть уныло:

– Ну пойдемте, коли вы уже решились…

«Погубить себя», – добавил капитан мысленно и, доставиз шкафчика толстую книгу в кожаном переплете, выбрался из каюты на вольныйвоздух, стремясь как можно скорее сложить с себя тягостную обязанность.

* * *

Едва услышав исполненный возмущения возглас: «Оставьте меня,сударь, вы с ума сошли?!» – Десмонд почуял неладное и, вскочив с постели,растерянно замер перед распростертой девушкой, пристально вглядываясь в лицо,сделавшееся вдруг совсем иным, гневным и от этого незнакомым. Его еще не ослабелоеорудие вызывающе торчало вперед, и, бросив на него растерянный взгляд, девушкасъежилась, закрыла лицо руками.