Ничего пока не понимая, Десмонд тоже безумно устыдился иначал торопливо напяливать на себя одежду, удивляясь, почему мокрая тканьналезает с таким трудом. Не совладав со штанами, он вновь потянул их вниз… и вэтот миг с постели донесся исполненный ужаса вопль. Обернувшись, он увидел, чтодевушка сидит, поджав колени к подбородку, с расширенными от ужаса глазами…

Она вообразила, что сейчас снова будет подвергнута насилию?Почему, о господи, с чего он вдруг стал внушать ей такое отвращение? Или оназабыла, начисто забыла, какая дрожь только что сотрясала ее тело, кактуманились глаза? Или дневной свет вызвал этот приступ чрезмерной стыдливости?

Желая успокоить бедняжку, Десмонд развязал узелок, в которомона держала сменную рубаху, и протянул ей, мешая русские и английские слова,как изъяснялся с ней обычно:

– Cold… до костей. Ship… волны – бух! На палуба. Сухое dressнадевать, Марь-яш-ка… you'll be ill!

– Какая палуба? И что за тряпье вы мне суете? И какая я вамМарь-яш-ка, сударь?!

Она в точности, так же ломая язык, как Десмонд, произнесласвое имя, однако все остальное было почти безупречной английской речью, и оностолбенел.

Выходит, она прекрасно обучена его языку? Но где, какрусская крестьянка могла?..

Вдруг тяжесть налегла на его сердце, и впоследствии, ужегоды спустя, Десмонд не раз думал, что прозрение, подобное некоемубожественному озарению, настигало его уже тогда, и, если бы он поддался, далсебе труд одуматься, осмыслить все эти странности, его жизнь могла бы сложитьсяиначе.

Да, все могло бы быть иначе, если бы… если бы она хотя быпозаботилась прикрыть наготу, прежде чем пускаться в дальнейшие вопросы!

– Позвольте спросить, где мое платье? – вскричалаМарьяшка, сурово взглянув на него и став на колени, так что все ее дивное теловновь открылось Десмонду: полушария тяжелых грудей вздрогнули, вызвав знакомуюсудорогу внизу живота.

Как всякая женщина, она цеплялась за мелочи, пытаясь найти вних опору.

Десмонд ответил раздраженно:

– Его пришлось выбросить. Но не тревожься, в Англии я куплютебе новое, и не одно, а сколько пожелаешь!

О, каким облегчением было не коверкать язык в несусветныхрусских словах! Он улыбнулся, но не получил ответа на улыбку. Заломив бровь,девушка взглянула на него с презрением:

– В Aнглии?! Вы? Да кто вы такой, чтобы я позволила…Поверьте, сударь, я не нуждаюсь ни в чьем покровительстве!

Эта бессмысленная заносчивость вдруг взбесила Десмонда.

– Вы мне принадлежите, – рявкнул он. – Что бы выни говорили, что бы ни возомнили вдруг – вы моя собственность! Советую вампомнить свое место и впредь не забываться!

Едва выговорив последние слова, он пожалел о них и обинтонации, с которой они были сказаны… к чести его, следует добавить, пожалелеще прежде, чем девушка подалась всем телом вперед и влепила ему пощечину.

Удар был не по-женски увесист. И Десмонд едва удержался наногах, а девушка так и рухнула плашмя, чудом не скатившись с гробовидного ложа.

И пока она лежала, воздев выше головы свои прелестныеокруглые бедра, Десмонд не совладал со внезапно вспыхнувшей яростью и наградилее увесистым шлепком. Попка ее оказалась такой тугой, что он ушиб ладонь, но ией, конечно, причинил боль, от которой она так и взвилась.

Десмонд усмехнулся: он слышал, что некоторые женщины безумновозбуждаются во время таких вот милых игр. Но это так не похоже на прежнююМарьяшку, которую он знал… И он спохватился: да ведь эта женщина не в себе! Снею вдруг что-то случилось… как там, в бане, где Марьяшка вдруг позабыла всесвое прошлое, так и теперь, во время бури. Это просто помрачение, котороедолжно пройти.

Эй, да что это с нею?! Соскочила с постели, бежит вперед…

Марьяшка налетела на него, но что была ее сила, пусть дикая,пусть вольная, против мужской силы! Он хотел привести ее в чувство, прекратитьэтот припадок безумия. И был только один способ… во всяком случае, сейчас.

Она билась, рвалась, но он вновь бросил ее на кровать,прижал всем телом, думая лишь об одном: какое счастье, что еще не застегнулштаны!

Марьяшка тихо, хрипло стонала, пытаясь его укусить, ноуворачиваясь при этом от поцелуев. Десмонд бился, утоляя свою страсть, судорогиблизкого извержения подступали – и уходили, и возвращались вновь.

Заныла рука, которой он держал девушку. Десмонд резкимдвижением высвободил руку – и жертва его тотчас ожила, взвилась, пытаясь егосбросить, пустила в ход кулаки, ногти, рвала в клочья его рубаху, опять началаметаться, отгоняя надвигающееся наслаждение, и это затянувшееся, исступленноеожидание вдруг привело Десмонда в неистовство.

Послышался вопль, сменившийся рыданием, и, глядя на залитоеслезами лицо, Десмонд почувствовал наконец желанное освобождение. Он извергся,вылил из себя все, как из переполненного сосуда… не ощутив при этом ничего,кроме щемящей, болезненной пустоты.

Он еще долго лежал, придавив слабо вздрагивающее тело.Девушка больше не билась, не кричала: только тихо плакала. Слезы лилисьнеостановимо, и щека Десмонда, прижатая к ее щеке, была мокрой. Да и все еготело было мокрым от пота, и наконец он озяб и нашел в себе силы сползти на пол.Ноги не держали – он сел, с тупым удивлением осознавая: да ведь это первый разв жизни он достиг финала, не испытав никакого удовольствия. Куда горшеоказалась мысль, что впервые с той поры, как он слюбился с этой женщиной, еетело билось и трепетало не от наслаждения, а от ненависти. Да, уж ей-то оннаверняка причинил сегодня только самую лютую боль!

Он вяло принялся в очередной раз переодеваться, сам себеудивляясь: или это три года общения с санкюлотами на него так подействовали,что, получив от этой рабыни свое, принадлежащее по праву, он ощущает себя поменьшей мере убийцей? Как жаль, что волны не хлещут больше по палубе, незаглушают все звуки, и ему отчетливо слышно каждое резкое, болезненноевсхлипывание!

Во всяком случае, надо заставить ее одеться. В каютедовольно холодно, а она так лежит…

Десмонд набрался храбрости, взял злополучную рубаху,валявшуюся на полу комом, осторожно подступил к постели, прокашлялся… иотшатнулся: девушка резко села, обернулась к нему, выхватила рубаху и напялилаее на себя так стремительно, что ее похвалил бы даже солдат, одевающийся потревоге.

Сердце у Десмонда колотилось как бешеное, и он понял, что нена шутку испуган – испуган этими лихорадочно блестящими глазами, этим мрачнымрешительным выражением лица. Что она скажет… что она ему скажет сейчас?

– Сколько они вам за это заплатили? – с ненавистьюспросила она.

* * *