Раздумывать не только не было времени, но и не хотелось.Единственное, что его сейчас занимало — это как можно скорее унести ноги сброшенной и проклятой станции, пока странное существо, обитавшее в подвалахКремля, не опомнилось и не вернулось, чтобы сожрать их. Станция больше неказалась ему удивительной и прекрасной: теперь здесь все было враждебным иотталкивающим. Даже рабочие и крестьянки глядели на него разгневанно снастенных панно, а те, что улыбались, делали это натянуто и приторно.

Спрыгнув кое-как на платформу, (только бы она не вернулась,лишь бы отступление не оказалось обманным маневром, заклинал Артем), онибросились к противоположному концу станции. Антон полностью пришел в себя ибежал наравне с остальными, так что отряд теперь ничто не задерживало. Черездвадцать минут безумной гонки по черному туннелю Артем начал задыхаться, да иостальные тоже стали уставать. Наконец сталкер позволил им перейти на быстрыйшаг. — Куда мы идем? — догнав Мельника, спросил его Артем. — Думаю, мы сейчаспод Тверской улицей… Скоро к Маяковской выйти должны. Там разберемся. — А каквы узнали, в какой нам туннель идти? — решил дознаться Артем. — Там на картебыло обозначено, которую мы на Генштабе нашли. Но я об этом только в последниймомент вспомнил. Верь-не верь, как на станцию вступили, все из головы вылетело.

Артем задумался. Выходило, что его восторг от кремлевскойстанции, от картин и скульптур, от ее простора и величия был как бы и не его?Не был ли это морок, навеянный страшным созданием, скрывавшимся в Кремле?

Потом он вспомнил про то отвращение и страх, которые емустала внушать станция, когда дурман рассеялся. И у него зародилось сомнение,что эти чувства тоже принадлежали ему. Может быть, точно так же, как до этогоон передал им восхищение и стремление задержаться на станции подольше, «муравьиныйлев» заставил их почувствовать неодолимое желание бежать оттуда сломя голову,когда они причинили ему боль?

Какие чувства вообще принадлежали ему самому и зарождались вего голове? Отпустило ли создание его разум сейчас, или это оно продолжаетдиктовать ему мысли и внушать переживания? В какой момент он подпал под егогипнотическое влияние? Да чего уж там, был ли он хоть когда-либо свободен всвоем выборе? И вообще, мог ли его выбор быть свободным? Артему сновавспомнилась беседа с двумя странными жителями Полянки.

Он оглянулся назад: в двух шагах за ним шел Антон. Он большене приставал ни к кому с вопросами, что стало с его сыном: кто-то бросил емуответ. Лицо его застыло и омертвело, а взгляд был обращен внутрь себя. Понималли Антон, что они были всего в шаге от спасения мальчика? Что его смерть сталанелепой случайностью? Но именно она спасла жизнь остальным. Случайность илижертва? — Вы знаете, мы ведь все, наверное, только благодаря Олегу спаслись.Это из-за него вы… очнулись, — не уточняя, как именно это случилось, сказал онАнтону. — Да, — безразлично согласился тот. — Он нам сказал, что вы в ракетныхвойсках служили, на стратегических комплексах, да? — Тактических, — поправилего Антон. — «Точка», «Искандер». Меня перевели почти сразу. — А системызалпового огня? «Смерч», «Ураган»? — чуть задержавшись, спросил сталкер,подслушавший их разговор. — Тоже могу. Я раньше всем интересовался, все хотелпопробовать. Пока не увидел сам, к чему это приводит.

В его голосе не было ни малейших признаковзаинтересованности, как не было и обеспокоенности по поводу того, чтооберегаемый им секрет стал известен посторонним. Отвечал он коротко,механически. Мельник, довольно кивнув, снова оторвался от них, уйдя вперед. —Нам очень нужна ваша помощь, — осторожно, пробуя почву, сказал Артем. —Понимаете, у нас на ВДНХ происходят страшные вещи… — начал он.

И сразу же осекся: после всего, виденного им за последниесутки то, что происходило на ВДНХ уже не так пугало его, не казалось чем-тоисключительным, способным сломить метро и окончательно истребить человека. Сэтой мыслью он справился, напомнив себе, что она может быть и не его, а опять —навязанной извне. — Там у нас с поверхности внутрь проникают такие твари… — продолжилон, собравшись.

Но Антон жестом остановил его. — Просто скажи, что сделатьнадо, я сделаю, — бесцветно произнес он. — У меня теперь время есть… Как ядомой вернусь без сына?

Артем суетливо кивнул и отошел от дозорного, оставив егонаедине с самим собой. Чувствовал он себя сейчас погано: вымогать помощь учеловека, который только что лишился ребенка? По его, Артема, вине лишился…

Он снова нагнал сталкера. Тот явно пришел в хорошеерасположение духа: оторвавшись от растянувшегося цепочкой отряда, он напевалсебе что-то под нос, и увидев Артема, улыбнулся ему. Прислушавшись к мелодии,которую он пытался воспроизвести, Артем узнал ту самую песню про священнуювойну, которую все пели на крыше состава. — Знаете, я сначала решил, что это —про нашу войну с черными песня, — поделился он. — А потом понял, что она профашистов. Это кто сочинил — коммунисты с Красной линии? — Этой песне лет стоуже, если не сто пятьдесят, — покачал головой Мельник. — Ее сначала для однойвойны сочинили, потом под другую приспособили. Она тем и хороша, что под любуювойну подходит. Сколько человек будет жить, всегда будет мнить себя силойсвета, а врагов считать тьмой. И думать так будут по обе стороны фронта,добавил про себя Артем. Значит ли это? — его мысль снова метнулась к черным.Может ли это значить, что для них совершенным злом и тьмой являются обычныелюди? Артем спохватился и запретил себе думать о черных, как об обычныхпротивниках. Стоит только приотворить им дверь сочувствия, и их уже ничем несдержишь… — Вот ты про эту песню заговорил, что она на все времена, —неожиданно произнес Мельник, — и мне что в голову пришло. У нас такая страна…Что в ней, по большому счету все времена одинаковы. Такие люди… Ничем их неизменишь. Хоть кол на голове теши. Вот, казалось бы — и конец света уже настал,и на улицу без костюма химзащиты не выйти, и дряни всякой поразвелось, которуюраньше только в кино можно было увидеть… Нет! Не проймешь! Такие же. Иногда мнекажется, что и не поменялось ничего. Вот, в Кремле сегодня побывал, — кривоусмехнулся он, — и думаю: в принципе, и там ничего нового. То же самоетворится, что и раньше. Я даже теперь не очень-то и уверен, когда нам этузаразу забросили — тридцать лет назад, или триста. — А разве триста лет назадтакое оружие было уже? — засомневался Артем, но сталкер ничего отвечать нестал.

Изображения Великого червя на полу встречались им два илитри раза, но ни самих дикарей, ни каких следов их недавнего присутствия заметноне было. И если после первого рисунка бойцы насторожились, перегруппировавшисьтак, чтобы было удобнее обороняться, то после третьего напряжение спало. — Несоврали значит, и вправду сегодня — святой день, на станциях сидят, в туннелине выходят, — с облегчением заметил Ульман.