— Пока протест отклонен, — говорит судья. —Посмотрим, куда заведет обвинение эта линия. Прошу вас, мисс Леманчик,отвечайте на вопрос.

Джеки делает глубокий вдох и говорит:

— В течение трех лет я была любовницейЭверетта Лафкина. До тех пор, пока я ни в чем ему не отказывала, мне повышалижалованье и я продвигалась вверх по служебной лестнице. Когда же мне все этоосточертело и я ему впервые отказала, меня тут же низвели из старшихинспекторов в простые. Жалованье урезали на двадцать процентов. И тогда РасселКрокит, старший инспектор по рассмотрению заявлений, которого уволили в одновремя со мной, решил, что пришел его черед позабавиться. Он прилип ко мне иначал угрожать, что если я не уступлю, то тут же вылечу с работы. Если жесоглашусь, то он скоро добьется, чтобы меня вновь повысили в должности. Словом,или пан или пропал.

— Скажите, она ведь оба женаты?

— Да, и у обоих есть дети. Но они и преждеклеились к девушкам из нашего отдела. Я могу вам десяток имен назвать. Но онине единственные наши боссы, которые распределяли должности в обмен на постель.

И вновь взгляды присутствующих обратились наАндерхолла и Олди.

Я ненадолго умолкаю, делая вид, что отыскиваюна столе нужную бумагу. Это один из взятых мной на вооружение приемов, которыйдолжен позволить присяжным глубже прочувствовать только что сказанное.

Я смотрю на Джеки, которая промокает уголкиглаз салфеткой. Я замечаю, что глаза у неё уже красные. Присяжные сочувствуютей всей душой, готовы, кажется, линчевать её обидчиков.

— Давайте вернемся к делу Блейков, — предлагаюя. — Вы ведь занимались им, верно?

— Да. Самое первое заявление миссис Блейк спросьбой об оплате страховки было передано мне. Следуя официальной инструкции,я направила ей письмо с отказом.

— Почему?

— Как почему? По первому разу мы всегдаотвечали отказом на подобные заявления. В 1991 году, во всяком случае.

— На все заявления?

— Да. Нам было предписано сначала отказыватьвсем подряд, а потом принимать к повторному рассмотрению заявления с просьбой овыплате относительно небольших страховых сумм. В конечном итоге мы даже вотдельных случаях их оплачивали, тогда как выплаты по заявлениям на крупныесуммы производили лишь тем клиентам, которые прибегали к услугам адвокатов.

— И когда были введены эти инструкции?

— С первого января 1991 года. Поначалу, какнам объяснили — в порядке эксперимента.

Джеки умолкает. Я киваю.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Согласно разработанной схеме, в течениевсего календарного года нам было предложено отказывать в оплате всех страховыхзаявлений на сумму свыше тысячи долларов. Причем, отказывать независимо оттого, насколько обоснованным было поданное заявление. Да и более мелкие суммызачастую не оплачивали, если нам удавалось найти какие-то придирки. Крупные жеполисы оплачивались лишь в редких случаях. Только тогда, повторяю, когдастрахователь прибегал к услугам адвоката и начинал всерьез угрожать иском.

— И как долго функционировала эта схема?

— Двенадцать месяцев. Эксперимент был введенна один год. Никто прежде в страховой отрасли ничего подобного не изобретал, инаша администрация была в полном восторге. А что — в течение года отказывайвсем подряд, поднакопи деньжат, потрать какие-то крохи на выплаты по исковымзаявлениям, и — только и успевай подсчитывать барыши!

— И каковы были эти барыши?

— Миллионов сорок чистоганом.

— Откуда вы этот знаете?

— Да эти недоноски в постели мать роднуюпродадут. Чего я только ни наслушалась. Про жен их, делишки грязные. Не думайтетолько, что мне это доставляло хоть какое-то удовольствие. Нет, я страдала.Надо мной просто измывались. — Глаза Джеки подозрительно блестят, а голосдрожит.

Я снова молчу, делая вид, что внимательноизучаю документы. Наконец спрашиваю:

— И как же проходило заявление миссис Блейк?

— Сначала в выплате страховой премии ей былосходу отказано, как и всем остальным. Но речь шла о слишком крупной сумме,поэтому её заявление рассматривали не так, как обычно. После того, как мыобратили внимание на диагноз «острый лейкоз», всю переписку взял под личныйконтроль Рассел Крокит. Довольно быстро выяснилось, что страховой полис вовсене исключал выплату компенсации на пересадку костного мозга. И дело это мигомстало весьма серьезным сразу по двум причинам. Во-первых, компании вовсе неулыбалось выплачивать столь крупную сумму. Во-вторых, застрахованный юноша былнеизлечимо болен.

— Значит в вашем отделе знали, что Донни РэйБлейк уже стоит одной ногой в могиле?

— Ну конечно. В его истории болезни все чернымпо белому было сказано. Как сейчас помню заключение его лечащего врача, вкотором было написано, что химиотерапия прошла успешно, но в течение года почтинаверняка случится рецидив и тогда, если своевременно не трансплантироватькостный мозг, больной обречен.

— Вы показывали кому-нибудь это заключение?

— Да — Расселу Крокиту. А он — своему боссу,Эверетту Лафкину. И тем не менее было принято решение деньги не выплачивать.

— Но вы знали, что по закону страховка должнабыть выплачена? — уточняю я.

— Все это знали, но руководство компаниисознательно шло на риск.

— Поясните, что это значит?

— Компания готова была рискнуть, ставя на то,что страхователь не обратится к адвокату.

— Вам известно, какова в то время былавероятность, что пострадавший прибегнет к услугам адвоката?

— У нас было принято считать, что адвокатананимает лишь один из двадцати пяти клиентов, получивших отказ. Именно это ипослужило отправной точкой в проведении эксперимента. Наше руководство знало,что ему эти штучки сойдут с рук. Страхователи большей частью были людьмималообразованными, и у нас считалось, что, получив отказ, они вряд лидогадаются прибегнуть к услугам адвоката.

— А что происходило в тех случаях, когда выполучали письмо от адвоката?