— Будьте любезны, мистер Кили, скажитеприсяжным, сколько стоит ваша компания?

— В каком смысле? — переспрашивает он.

— Я имею в виду чистую стоимость.

— Это понятие расплывчатое.

— Пусть так. Тогда загляните в этот финансовыйотчет, посмотрите суммарную стоимость всех активов, вычтите из неё суммупассивов, и назовите присяжным величину полученной разности. Она и составитчистую стоимость вашей компании.

— Это не так просто.

Я недоверчиво трясу головой.

— Тогда, возможно, вы согласитесь со мной, чточистая стоимость вашей компании лежит в пределах от четырехсот до пятисотмиллионов долларов?

Уличать корпоративных чинуш во лжи выгодновдвойне; мало того, что одного из них ловят со спущенными штанами, так ещё иследующий свидетель вынужден говорить правду. Кили ничего не остается, какповиноваться моим указаниям. Не сомневаюсь, что Драммонд всю плешь ему проел,пытаясь втолковать, что иначе нельзя.

— Да, это вполне разумная цифра. Я согласен свами.

— Спасибо. Теперь ответьте, какова сумманаличных активов вашей компании?

Вопрос застает противника врасплох. Драммондвстает и вносит протест, который Киплер отклоняет.

— Ну, это трудно сказать, — мнется Кили,начиная, как я и ожидал, перечислять сложности оценки наличности такой огромнойи разветвленной компании, как «Прекрасный дар жизни».

— Полно вам, мистер Кили, вы — исполнительныйдиректор. Вы отдали компании восемнадцать лет жизни. Вы владеете данными всехфинансовых отчетов. Неужто вам не известно, сколько у вас денег?

Кили лихорадочно листает страницы, а ятерпеливо жду. Наконец он называет мне некую цифру, и я в очередной разблагодарю Макса Левберга. Извлекаю на свет божий собственный экземпляр и прошуКили пояснить значение одного из так называемых «резервных счетов». Когда яподал иск на сумму десять миллионов долларов, финансисты «Прекрасного дара» тутже, не сходя с места, отложили эти десять миллионов в резерв для оплаты иска.Так они поступают при подаче любого иска. Деньги по-прежнему принадлежаткомпании, по-прежнему инвестируются и приносят барыши, однако числятся впассиве. Таким образом, возбуждая многомиллионные иски, клиенты способствуютпроцветанию страховых компаний — те тут же заносят эти денежки в резервныйфонд, а потом уверяют, что стоят на грани банкротства.

И все вполне законно — комар носа не подточит.Такова уж эта отрасль с её закулисными интригами и крайне сомнительнойбухгалтерией.

Кили пускается в разглагольствования,пересыпая речь непонятными терминами. Он предпочитает запутать присяжных, но несказать правду.

Я допрашиваю его про суть ещё одного фонда,после чего мы переходим к остаточным счетам. Изымаемым. Затем — не изымаемым. Ясверлю его как жук-древоточец, чувствуя себя как рыба в воде. Основываясь насведениях, которые почерпнуты из полученных от Макса Левберга документов, яподытоживаю цифры и спрашиваю, верно ли, что наличность, которой распоряжаетсякомпания, составляет около четырехсот восьмидесяти пяти миллионов долларов.

— Если бы, — только и отвечает он, хохотнув.Никто в зале его веселья не разделяет.

— А сколько у компании денег на ваш взгляд,мистер Кили?

— Ну, не знаю, — пожимает плечами он. —Миллионов сто, наверное.

Что ж, пока этого достаточно. В заключительномслове я набросаю основные выкладки на доске и сумею объяснить присяжным, гдеэти акулы скрывают свои денежки.

Я передаю Кили копию компьютерной распечаткипо заявлениям страхователей, чем вновь застаю его врасплох. Еще во времяобеденного перерыва я решил отказаться от повторного допроса Лафкина, взаменнаправив главный удар на Кили. Тот мечет молящий взгляд на Драммонда, ноадвокат не в состоянии его выручить. Кили — исполнительный директор, и ему самбог велел помочь нам разобраться в хитросплетениях интриг собственной компании.Во вражеском стане наверняка рассчитывали, что я вновь вызову для дачипояснений Лафкина, чтобы заставить его испить чашу до дна. Ан нет, я принимаюрешение, что разлюбезный вице-президент уже испил свою чашу до дна. А то станетещё выкручиваться и опровергать показания Джеки Леманчик. Нет уж, не быватьэтому.

— Вы узнаете эту распечатку, мистер Кили? Еепередали мне сегодня утром.

— Да, разумеется.

— Чудесно. Можете вы сказать присяжным, какоеколичество полисов на страхование здоровья выдала ваша компания в 1991 году?

— Ну, точно я не помню. Сейчас проверю. — Онпереворачивает страницы, берет одну, откладывает, берет следующую, и так добесконечности.

— Девяносто восемь тысяч плюс минус несколькосотен — это близко к реальности?

— Вполне вероятно. Да, думаю, что этосоответствует действительности.

— А сколько заявлений на выплату страховыхпремий поступило в 1991 году по этим полисам?

Повторяется та же тягомотина. Кили роется враспечатке, бормоча себе под нос какие-то цифры. Мне даже немного стыдно занего. Время идет, и наконец я подсказываю:

— По моим сведениям, таких заявлений былопримерно одиннадцать тысяч четыреста. Что вы на это скажете?

— Что ж, это вполне похоже на правду, но явсе-таки хотел бы удостовериться сам.

— Каким образом?

— Мне нужно ещё немного времени, чтобыознакомиться с этими материалами?

— То есть, искомые сведения там есть?

— Думаю, что да.

— А можете вы сказать присяжным, в сколькихслучаях ваша компания отказывала в выплате страховых премий?

— Я бы и в этом случае предпочел сначаласвериться с этими материалами, — поясняет Кили, обеими руками приподнимаяраспечатку.

— То есть, и эти сведения там есть?

— Наверное. Да, должны быть.

— Очень хорошо. Тогда откройте одиннадцатую, азатем восемнадцатую, тридцать третью и сорок первую страницы.

Кили так и делает. Он на все готов, лишь бы несвидетельствовать под присягой. Слышится потрескивание бумаги и шелестпереворачиваемых страниц.

— Верно ли, что искомое число составляет околодевяти тысяч ста? — спрашиваю я.

Кили мое возмутительное заявление шокирует.