Он шел без формы, в куртке и джинсах, и вел на поводке своюстаренькую овчарку Жанну.

– Привет, Валюш! Как дела? – улыбнулся он.

– Спасибо, хорошо. Представляешь, – вдруг неожиданно длясебя выпалила Валя, – я сегодня первый раз в жизни сама роды приняла. Ночью.

– Поздравляю. И кто родился?

– Мальчик.

– У тебя сейчас что, практика?

– Да, в нашей больнице, в гинекологии.

– А ты вчера ночью случайно не дежурила?

– Дежурила. Я почти все время ночью.

– К вам женщину ночью на «скорой» привезли. Может, слышала?Полянская Елена Николаевна.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Валя.

– Она к нам в отделение рано утром пришла. Босиком, вбольничной рубашке… Заявление такое странное написала. Я ее домой на машинеотправил.

– Ох, Митенька, это очень неприятная история. – И Валявыложила ему все, что произошло прошлой ночью.

Митя слушал молча, не перебивая, потом спросил:

– Может, это просто случайность? Какая-нибудь ошибкамедицинская? Не верится, что нарочно… Кому это надо и зачем?

– Вот и я все голову ломаю, – призналась Валя. – Кому и зачем?

* * *

– Если я тебя правильно понял, препарата у вас для меня досих пор нет?

– Ну почему, есть. Это вопрос одного-двух дней.

– Прошло уже больше недели. Ты можешь мне объяснить, в чемпроблема?

– Зачем тебе наши производственные тонкости?

– Ваши производственные тонкости мне и правда ни к чему. Мненужен препарат. А у вас, говнюков, как я понял, все запасы проданы. В общем,так. Даю тебе еще сутки, и то жирно будет.

Хозяин кабинета, пыхтя, поднял свое болезненно-толстое телоиз глубокого кресла. Он был огромен и красен лицом. Фамилия Буряк емуудивительно подходила. Он посмотрел на собеседника сверху вниз.

– Что сидишь? Свободен.

Собеседник, седовласый рекламный красавец, ослепительноулыбнулся. Его звали Вейс. Собственно, это была его фамилия, но все знакомыеназывали его только так – Вейс, а те, кто знал его в уголовном мире, вообщесчитали это кличкой.

– Не волнуйся ты так. Ты бы заранее меня предупредил, а тосразу – вынь да положь! У нас же свои технологии, свои сроки, – пыталсяурезонить толстяка Буряка Вейс.

– Волноваться тебе надо! – выкрикнул Буряк неожиданновысоким фальцетом. Не предупредили его, бедного! Будто ты не знал, что для менявсегда должен быть запас! Все. Выметайся!

– Нервный ты стал, однако… Когда за Вейсом почти закрыласьдверь, Буряк окликнул его:

– Эй, подожди. Извини, я вспылил.

– Ничего, бывает. Это ты меня извини, – пожал плечамиседовласый красавец.

Когда он садился в машину, лицо его все еще было бледно.

– В Лесногорск, – сказал он шоферу и, закрыв глаза,откинулся на мягкую спинку сиденья.

Черный «БМВ» выехал за Кольцевую дорогу, мимо окназамелькали унылые мокрые перелески. Октябрь кончался, листья совсемоблетели" было голо и сумрачно. Вейс смотрел на косые, почерневшие отледяного дождя деревянные избы, серые панельные поселки городского типа. Вдольшоссе еще кое-где неприятно лоснились кучи подмороженных арбузов, жалкиеошметки ушедшего давным-давно лета.

Он думал о том, как хорошо ехать мимо всего этого в чистой,теплой машине, слушать мягкую, успокаивающую композицию Луи Армстронга и знать,что не замараешь замшевых английских ботинок хлюпающей грязью, что не надо тебепод ледяным дождем ждать автобуса вместе с понурыми бабками, тетками, пьяными иматерящимися мужиками, а потом трястись в этом автобусе, в давке, нюхаяиспарения тел и слушая бесконечный унылый мат.

Да, у него возникла проблема, случился досадный сбой. Но этодаже хорошо. Слишком гладко все шло три года. Отлаженный механизм работал сам исбоев не давал. В таком тихом омуте обязательно заводятся хитрые черти. Чтобыони не заводились, не подтачивали всю конструкцию изнутри, нужны встряски.Хорошо, когда они такие легкие и неразрушительные, как теперешняя.

Буряк, конечно, подождет, и не сутки, а еще неделю. За этовремя сырье появится, можно будет заткнуть ему пасть. Но главное сейчас –продумать варианты новых источников самому, не сваливать эту головную боль настарушку Зотову. Ей теоретические построения не по зубам. Она – практик,исполнитель. А он, Вейс, теоретик, руководитель, мозг и сердце всего дела.

Но слегка припугнуть Зотову не мешает. Она и только онавиновата в этой дурацкой истории со сбежавшей из больницы бабой. Она относитсяк беременным женщинам как к покорным, бессмысленным животным, которые слепоповинуются любому слову врача и не способны ничего предпринять самостоятельно.Вейс даже зауважал эту неизвестную женщину, решившуюся сбежать из больницы.Здорово она щелкнула по носу надменную Амалию Петровну. И поделом!

В голове мелькнула фраза, которую он с удовольствием скажетстарухе, когда войдет: «Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем!»

* * *

– Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем! – произнесон, переступив порог, и добавил:

– Пусть это будет для вас хорошим уроком.

Зотова рассказала ему все подробно, в лицах изложила свойразговор с капитаном Савченко. Она надеялась, что Вейс поймет: в случившемсянет ее вины. Наоборот, она сделала все, что могла. Единственное, о чем АмалияПетровна умолчала, – об увольнении Симакова. Зачем признаваться в еще однойсвоей ошибке? Зачем знать Вейсу, что она ввела в дело ненадежного человека?

– Трое ваших ребят уже столько времени гоняются по Москве заэтой проклятой бабой. У них есть записная книжка, фотография, ключ от квартиры.Но они оказались полными идиотами, – закончила она свой рассказ, и Вейсзаметил, что на словах «трое ваших ребят» она сделала особенное ударение.

– А, собственно, что мы будем делать с этой Полянской, когдаребята возьмут ее? – медленно произнес он после того, как Зотова замолчала. –Ведь у нее, как выяснилось, двадцать шесть недель, а для нас крайний срок –двадцать пять. Может ничего не получиться. – Он не спрашивал Амалию Петровну, арассуждал вслух, но Зотова восприняла сказанное как вопрос и обрадовалась: он сней советуется как с равной.

– Во-первых, все может получиться. Одна неделя такой ужбольшой роли не играет. Да и вообще, с точностью до недели срок можноопределить далеко не всегда. Возможно, там именно двадцать пятая, мой человек вконсультации, который делал УЗИ, – опытный врач. Во-вторых, я считаю, с этойбабой надо обязательно что-то делать. Ее в любом случае необходимо обезвредить.Она журналистка, у нее могут быть серьезные связи. Заявление в милицию она уженаписала, может обратиться куда-нибудь еще.