– Але, слушаю…

Следующий телефон принадлежал некоей Оле, однако выяснилось,что Оля давно переехала и ее новый телефон неизвестен.

Потом был номер какой-то Регины, но там никто не снималтрубку, и в итоге остался последний – Юрий.

Юрий подошел к телефону сам. У него был приятный хрипловатыйбаритон.

– Кто вам дал этот телефон? – удивился он после того, какЗотова сообщила, что разыскивает Лену Полянскую.

– Ну, так получилось случайно, – стала мямлить, смутившись,Амалия Петровна, – я – старая знакомая Леночки, мне очень нужно ее найти.

– Ничем не могу вам помочь, – холодно ответил Юрий, – сюдабольше не звоните.

Зотова продолжала задумчиво листать телефонную книжку ивдруг на внутренней стороне картонного переплета заметила полустершиеся слова.Приглядевшись, она обнаружила, что писал это кто-то другой, не сама Полянскаяее почерк Амалия Петровна успела изучить.

«Ленуся! Позвони, пожалуйста, тете Зое. Не забудь. У неедень рождения седьмого мая».

Дальше стояла дата десятилетней давности, номер телефона, апод всем этим была нарисована смешная ушастая рожица.

Именно этот номер и набрала Амалия Петровна. Ответил молодойженский голос.

– Деточка, – прошамкала Зотова по-старушечьи, – тетю Зоюпозови, будь добренька.

– Секундочку, – ответили ей, и она услышала: «Тетя, тебя ктелефону!»

– Погоди, детка, а ты кто ей будешь?

– Племянница.

– Леночка тебя зовут?

– Да.

Тут Зотова услышала строгий пожилой голос:

– Я вас слушаю.

Амалия Петровна повесила трубку. – Разъединили, – пожалаплечами Зря Ген-риховна, – сейчас перезвонят. Но никто так и не перезвонил.

* * *

Сергей Сергеевич Кротов назначил Лене встречу на восемьчасов вечера в «Макдоналдсе» на Пушкинской площади. Он в любом случае собиралсяпосле работы зайти туда поужинать.

Год назад Кротов развелся с женой и довольно быстро приобрелхолостяцкие привычки. Дома есть было нечего, а в «Макдоналдсе» чисто, сытно исравнительно дешево.

Полянскую он узнал не сразу, хотя она довольно точно себяописала. Он ожидал увидеть стандартную деловую женщину со стандартнымижурналистскими замашками, со слоем дорогого макияжа на лице и тщательноуложенными волосами, с холодными цепкими глазами и дежурной любезной улыбкой.Такие женщины постоянно мелькали на пресс-конференциях и брифингах в МВД, наэкране телевизора, на театральных премьерах, куда ему доводилось ходить с бывшейженой-балериной. Молодые и зрелые, блондинки и брюнетки, они мало чемотличались друг от друга.

Но Полянская была совсем другая. Когда он наконец вычислилее в том углу «Макдоналдса», где они договорились встретиться, у него почему-тосжалось сердце. Он даже не разглядел сразу, красива она или нет. Просто во всемее облике, в тонких чертах худенького лица было нечто неуловимо женственное,трогательное, беззащитное. Ее хотелось обнять и погладить по темно-русымволосам…

Кротов тут же одернул себя. После развода с Ларисой, послевсех безобразных склок и истерик, которые пришлось пережить, каждая женщинапочему-то представлялась ему орущей, рыдающей, выплевывающей грязныеругательства. Глядя на какую-нибудь хорошенькую мордашку, он думал: «Сейчас тытакая романтичная, нежная, а потом, как освоишься…»

Но эту женщину, Елену Николаевну Полянскую, он никак не могпредставить орущей и скандалящей. Такое было впервые. «Неужели я, какмальчишка, готов влюбиться с первого взгляда?» – спросил себя Кротов. И тут жесам себе честно признался, что да, готов. Но выдать себя хоть словом, хотьжестом он не мог.

Глядя на нее, слушая ее спокойный голос, он поймал себя натом, что ему рядом с ней удивительно уютно и спокойно. Влюбленностьпредполагает волнение, взвинченность, а это – какое-то совсем другое чувство.

То, что она рассказывала, не укладывалось в голове. То естьКротов не мог уловить сути случившегося. Будь перед ним другая женщина, онсделал бы скидку на мнительность, страсть к преувеличениям, затаенную где-тоглубоко в подсознании манию преследования, и тогда все встало бы на свои места.

Но в случае с Полянской нельзя было делать никаких скидок.Кротов сразу понял: она излагает события совершенно точно, ничего непреувеличивая, наоборот, как бы пытаясь себя уговорить, что ей показалось, чтоничего страшного не произошло.

Когда она закончила. Кротов спросил:

– Номер «скорой» вы записали?

– Запомнила. 7440 МЮ.

– Как фамилия дежурного, которому вы оставили заявление?

– Кажется, Круглов. Да, младший лейтенант Круглов. Он ко мнеочень хорошо отнесся, чаем горячим напоил, но в моем заявлении, кажется, ничегоне понял.

– Конечно, не понял. Видите ли, Елена Николаевна, то, что свами произошло, – странно и очень неприятно, но во всем этом пока нет составапреступления, нет мотива. Ну подумайте сами, кому и зачем все это понадобилось?Может, у вас есть враги? Может, вам мстят или угрожают таким образом?

– Нет, Сергей Сергеевич. Этот вариант я исключаю полностью.Таких врагов у меня нет. Есть, конечно, люди, с которыми, скажем так, несложились отношения. Есть чисто литературные противники, с которыми мы годатри-четыре назад довольно резко полемизировали на страницах центральной прессы,но все это уже потеряло остроту. Ну и потом, это люди с другими возможностями идругими средствами угроз и мести. Предположим, я раскритиковала в пух и прахнекоего автора, или отказала в публикации, или поймала на плагиате. Но онможет, в свою очередь, разгромить меня как критика, как редактора, какпереводчика и так далее. Самый крайний вариант – пустить обо мне какую-нибудьгрязную сплетню. Но не более того.

Отхлебнув густого молочного коктейля, Лена продолжала:

– Мне кажется, все случившееся не имеет отношения ко мнелично. То есть им нужна была не конкретно я, Елена Полянская, а любаябеременная женщина.

– Возможно, – кивнул Кротов. – Ну а если предположить, чтоврач в консультации действительно обнаружил, что ребенок, простите, неживой?Давайте просто попробуем перебрать все возможные варианты.

Лена вспыхнула, хотела сказать резкость, но сдержалась.

– Ребенок живой. Он двигается, я чувствую. И потом, еслимоих ощущений недостаточно, – я же сказала, одна из медсестер прослушаларебенка.