— А что ему говорить, он в тот день с перепоя маялся, уЗинки выпить просил, а она ни в какую и бабам наливать ему не велела. А кто ж сего Зинкой свяжется, вот и не наливали. Вовка исчез, а к вечеру Люська пошла вчасовню свечку задуть, боимся, не сгорела бы часовня, на ночь запираем и огоньгасим, а кружки нет. Там было-то двенадцать рублей. Татарин и спер. Он один у насбасурман, опять же здорово мучился. Но икону Вова не брал, зачем ему икона? Ипропала она вечером, а он вечером у кума был и вернулся только к утру. Иконачудотворная, от дедов-прадедов, а как пропала, так не стало порядка. С болотавой идет, люди огни видели…

— И на старой мельнице ночами светится, — кивнулаВалентина. — Своими глазами видела, малюсенький огонек, и вроде кто шепчетчто-то.

— А где эта мельница? — насторожилась Женька.

— За деревней, прямо на реке, километра полтора отсюда.Посмотреть хотите?

— Надо бы взглянуть, — пожала Женька плечами. Мыеще немного поговорили… Тут к одной из сидевших женщин подошла собачонка,пятнистая дворняжка, ткнулась носом в ее руку, устраиваясь рядом, а я спросила:

— У кого в деревне большая собака? Серая или черная.Лохматая, вроде кавказца.

Женщины в недоумении переглянулись.

— У наших одни дворняжки, больших собак никто недержит.

— Как же так, — не поверила я, — мы ночьювидели…

— Может, прибежала откуда? — пожали плечамиженщины. — Хотя вряд ли…

— Зимой Зинкину собаку задрали, — напомнилаВалентина, — говорили, волк.

— Для волка слишком крупный, — вслух подумала я,хотя, если честно, имела весьма смутное представление о волках. Тут я обратилавнимание, что Иван Бородин, до того момента устроившийся в сторонке прямо наземле, жующий какую-то травинку и не обращавший внимания на наш разговор, вдругнасторожился.

Уставился на меня, приоткрыв рот, вроде бы даже испуганно.

— Это не собака, — заявил он, — оборотень. Онс болота ходит, кувырк через голову — и поминай как звали. Я его чуть невыследил, но он бегает быстро. А на болото идти за ним страшно, надо здесьловить.

Мы некоторое время молчали, переваривая информацию, затемВалентина сказала, махнув рукой и обращаясь к Ивану:

— Да будет тебе…

А у меня возникла настоятельная потребность прогуляться. Мыс Женькой направились по деревенской улице, и Иван с нами.

Никого из жителей мы больше не встретили, поднялись напригорок и оказались возле небольшой часовни. Сообразив, куда мы идем, нашсопровождающий исчез, не говоря ни слова.

Часовня была деревянной, увенчана луковицей, выкрашенной вголубой цвет. Двустворчатая дверь заперта на задвижку. Оглядевшись и никого необнаружив поблизости, мы открыли дверь и заглянули в часовню. Если честно, вней не было ничего интересного: ниша, должно быть, предназначенная для иконы,ныне пустовала, лампадка, большой подсвечник, две стеклянные вазы, на полуполовичок в пеструю полоску. Без иконы часовня выглядела сиротливо. Мы дружновздохнули, заперли дверь и устроились в трех шагах на зеленой травке.

— Что скажешь? — спросила Женька.

— Икону свистнул кто-то из приезжих. Свои вряд ли бырискнули, секреты здесь не держатся, а за чудотворную икону могут и по шапкедать.

— Ага, — вяло согласилась подружка. — А востальном?

— Что ты имеешь в виду? — удивилась я.

— Разгул нечистой силы, естественно, — сказалаона, даже не улыбнувшись.

— С нашей хозяйкой все ясно, — ответила я. —Батюшка прав, подрыв экономики, то бишь госмонополии на водку, свое делосделал: Августа Поликарповна предалась фантазиям. Вова Татарин тоже всегдапьян, как и Василий.

— Но прочие бабки на запойных не похожи, —задумчиво произнесла Женька, оглядываясь.

— Ну и что? Люди живут без электричества, места глухие…только не говори, что ты веришь во всю эту чепуху… Кукуй по болоту водит… надоже придумать такое. Могли бы назвать его как-то поприличнее.

— Да, имя у чертовщины не впечатляет, фольклор здесьеще в цене, это ясно. Давай прикинем, что мы имеем. Есть деревня, довольноинтересно расположенная, есть болото, на котором остров, с некоторых портруднодоступный.

На болоте и в старой мельнице видят огни, а началось все этопримерно в одно время с исчезновением чудотворной иконы.

— Это за уши притянуто, — возмутилась я. — Неможешь же ты всерьез решить, что здесь замешано нечто потустороннее. Я понимаютвое желание наскрести материала хоть на крошечную заметку, но Кукуй — этонеприлично. Из-за него не стоило тащиться за полторы сотни километров. Напиши обедственном положении сельчан, оставшихся без света. В конце концов, попытайсядобиться, чтоб эти братья Симаковы понесли заслуженную кару… Слушай, я так и непоняла, зачем им понадобилось провода срезать?

— Ты, Анфиса, совершенно темная, — вздохнулаподружка. — Провода — это цветмет, денег стоит. Сдали во вторсырье…

— Но ведь люди, которые у них вторсырье принимали,должны были видеть, что берут…

— Анфиса, не тревожь меня, — взмолиласьЖенька. — Ты словно первый день на свете живешь. Конечно, видели инаверняка знали или догадывались, что цветмет свистнули. Ну и что? Им на этоначихать.

— Вот об этом и напиши, — возмутилась я.

— Об этом никому не интересно, это и так всезнают, — вздохнула Женька.

— Давай вернемся к нашим баранам, то есть к Кукую. Тыверишь, что в Липатове что-то происходит?

— Я тебе уже сказала, твой дурацкий Кукуй никуда негодится. Даже для детских сказок.

— А собака? — покусав губу, спросила Женька.

— Какая собака?

— Про которую ты сама спрашивала.

— Ты же слышала, собака могла прибежать из другойдеревни.

— Через болото?

— Может, здесь еще дороги есть, мы же не спрашивали.Точно есть, раз Вова Татарин к куму на мотоцикле ездил, выходит, и собачкавполне могла…

Женя, надо искать лодку и возвращаться. Желательно дотемноты.

— Значит, ты считаешь, ничего здесь нет?

— В смысле чертовщины? Конечно. И ты так считаешь,просто злишь меня и валяешь дурака.