— Ты знаешь, — сказала она примирительнымтоном, — мне бы очень хотелось работать. Хотя бы изредка, хотя бычуть-чуть!.. И это вовсе ничему не помешало бы. За все эти годы я никогда незадумывалась об этом по-настоящему. Понимаешь, мне начинает казаться, что мнечего-то не хватает.

— С чего ты взяла?

— Не знаю, — честно призналась Глэдис. — Бытьможет, из-за Мэйбл… Она упрекнула меня в том, что я похоронила свой талант. Асегодня позвонил Рауль и предложил сделать репортаж о корейских детях. Я простоне могу описать, насколько интересной показалась мне эта работа…

Была и еще одна причина, о которой Глэдис умолчала. Ихвчерашний разговор с Дугом тоже подлил масла в огонь, который незаметно,исподволь, разгорался в ее душе. Она никак не могла забыть того пренебрежения,с которым Дуг отмахнулся от ее карьеры, как от чего-то совершенно нестоящего. Акак он отозвался о ее отце? Ведь он был талантливейшим фотографом, но Дугговорил о нем покровительственно, как о безответственном мальчишке, которыйразъезжает по всему миру с единственной целью — потешить свое тщеславие.

Как бы там ни было, это внезапное желание самоутвердиться,доказать самой себе, что она еще что-то может, что она личность, а небесплатное приложение к детям и мужу, было в ней чрезвычайно сильным. Глэдисужасно боялась, что Мэйбл может оказаться права и что теперь она — простодомашняя хозяйка, повар и шофер.

— Твоя Мэйбл вечно мутит воду, — пробормотал Дуг,углубившись в меню. — Как насчет цыплячьих грудок, дорогая?

И Глэдис с горечью подумала, что Дуг, как и вчера,совершенно не слушает ее. Он как будто был заранее уверен, что ничего разумногоили логичного она сказать не сможет. От этой мысли на глаза у нее навернулисьслезы.

— Я думаю, — сказала она, глядя на него поверхсвоей карточки меню, — что Мэйбл до сих пор жалеет о том, что ей пришлосьоставить работу. Возможно, ей действительно не следовало этого делать, —добавила она, думая о том, что Мэйбл наверняка не стала бы обедать с ДэномЛьюисоном, если бы у нее было какое-нибудь настоящее, серьезное дело. Впрочем,этими своими соображениями она делиться с Дугом не стала. — Я еще в лучшемположении, — промолвила Глэдис после недолгого размышления. — Если язахочу вернуться в фотографию, я могу сделать это в любой момент. За этичетырнадцать лет я ничего не потеряла. Стараниями Рауля мое имя все еще что-тозначит в фотомире. У меня есть возможность выбирать. Мне необязательно работатьполный день и необязательно ехать в Корею, если я этого не хочу. А бедняжкеМэйбл придется все начинать с нуля, ведь до того, как выйти замуж, она былаюрисконсультом…

— О чем ты говоришь?! — Дуг, сделав заказ за себяи за нее, в упор посмотрел на Глэдис. Брови его были нахмурены, а лицоисказилось, словно он съел что-то очень кислое. — Ты что, серьезно решилавернуться в фотожурналистику? Но ведь это совершенно невозможно, ты не можешьэтого не понимать!

— Почему? Я вполне могу сделать для Рауля серию снимковили даже целый репортаж на местном материале, — возразила Глэдис,машинально отметив, что Дуг даже не дал ей времени ответить на свой же вопрос.Как и вчера, он все решил за нее.

— Ты можешь делать все, что тебе угодно, —отчеканил Дуг. — Я не понимаю другого — зачем тебе это нужно? Что задетские фантазии — носиться по городу с фотоаппаратом и снимать, снимать,снимать!.. Ведь ты уже выросла, Глэдис, и подобное поведение тебе просто не клицу. Что за блажь взбрела тебе в голову?..

Он говорил с таким пренебрежением! Это начинало не на шуткузлить Глэдис, хотя она и пыталась справиться со своим раздражением.

— Если тебе так хочется использовать свой«талант», — заметил Дуг, также начиная раздражаться, — снимай нашихдетей. У тебя неплохо получалось! Почему же это вдруг перестало тебяудовлетворять? Я почему-то уверен, что это Мэйбл тебя взбаламутила. Либо она,либо Рауль, который думает только о том, как бы заработать лишнюю десятку. Таквот, пусть твой агент использует для этого кого угодно, но только не тебя. ВНью-Йорке полно фотографов, которых он может послать хоть в Корею, хоть наСеверный полюс, хоть на Луну!..

— Думаю, за этим дело не станет, — негромкоответила Глэдис, когда официант принес салат под холодным майонезом и паштет изцесарки. — Я вовсе не утверждаю, что я незаменимая, единственная в своемроде, супергениальная и так далее. Я просто хочу сказать, что наши дети ужеподросли и ничто не мешает мне время от времени выполнять небольшие задания.

— Во-первых, — жестко заявил Дуг, — ядостаточно зарабатываю. Или тебе мало? А во-вторых, Сэму еще только девять — незабывай об этом! Он все еще нуждается в тебе.

— Я вовсе не собиралась бросать детей, Дуг. Я только хотела,чтобы ты понял: для меня эта работа значит очень много!

Но Дуглас не желал ничего слышать.

— Почему для тебя это так важно? — снова спросилон. — Почему — вот чего я никак не пойму! Что такого особенного может бытьв том, чтобы щелкать фотоаппаратом, а потом печатать картинки?

Он уже говорил это вчера, только немного другими словами, иГлэдис почувствовала себя жалким насекомым, которое раз за разом пытаетсявыбраться из стеклянной банки, но снова срывается обратно.

— Пойми, Дуг, для меня это больше, чем «картинки»!Через фотографию я самовыражаюсь, и у меня это неплохо получается. Настольконеплохо, что мои снимки нравятся не только мне самой, но и другим. По-моему,все просто…

— Почему ты не можешь самовыражаться, снимая нашихдетей? Почему тебе обязательно нужно ехать куда-то черт знает куда? Почему тебеобязательно нужно выполнять чье-то задание?

Глэдис ненадолго задумалась.

— Быть может, мне просто хочется сделать что-нибудьзначительное. Я должна знать, что моя жизнь не пуста, что в ней есть смысл.

— Ради всего святого, не надо о высоком, ладно? —Дуг поморщился и, отложив вилку, бросил на нее раздраженный взгляд. — Чтоэто на тебя сегодня нашло? Нет, это наверняка Мэйбл! Я чувствую, что она стобой как следует «поработала».

— Мэйбл тут ни при чем, — попыталась возразитьГлэдис, защищая не столько подругу, сколько себя. — Дело во мне, Дуг! Японяла, что в жизни должно быть что-то, кроме стирки, уборки, готовки. Неужелиты хотел бы посвятить всю жизнь тому, чтобы вытирать с ковра разлитый детьмияблочный сок?

Дуг снова поморщился.

— Речь сейчас не обо мне. А вот ты говоришьточь-в-точь, как Мэйбл. Я как будто даже слышу ее голос.

— А ты не допускаешь, что Мэйбл может быть права? Ясогласна, она иногда говорит и делает глупости, но не оттого ли, что чувствуетсебя никому не нужной, бесполезной и сама жизнь представляется ейбессмысленной? Будь у нее какая-нибудь цель, она бы не совершала… опрометчивыхпоступков.

— Если ты собираешься сказать мне, что Мэйбл изменяетДжеффу, то не трудись — я знаю об этом уже давно. И если он ничего не замечает,то в этом никто, кроме него самого, не виноват. Мэйбл не пропускает ни одногомужчины; она готова вешаться на шею каждому, кто носит брюки. Ты что,собираешься поступать так же, если я не позволю тебе фотографировать?