Все эти соображения Федот Евграфыч бойцамвыложил — Осяниной, Комельковой и Гурвич; Четвертак, отоспавшись, сама в караулвызвалась. Выложил без утайки и добавил:

— Ежели за час-полтора другого не придумаем,будет, как сказал. Готовьтесь.

Готовьтесь… А что готовьтесь-то? На тот светразве! Так для этого времени чем меньше, тем лучше…

Ну, он, однако, готовился. Взял из сидорагранату, наган вычистил, финку на камне наточил. Вот и вся подготовка: у девчати этого занятия не было. Шушукались чего-то, спорили в сторонке. Потом к немуподошли:

— Товарищ старшина, а если бы они лесорубоввстретили?

Не понял Васков: каких лесорубов? Где?… Войнаведь, леса пустые стоят, сами видели. Они объяснять взялись, и — сообразилкомендант. Сообразил: часть — какая б ни была — границы расположения имеет.Точные границы: и соседи известны, и посты на всех углах. А лесорубы — в лесуони. Побригадно разбрестись могут: ищи их там, в глухоте. Станут их немцыискать? Ну, вряд ли: опасно это. Чуть где проглядишь — и все, засекут, сообщат,куда надо. Потому никогда не известно, сколько душ лес валит, где они, какая уних связь.

— Ну, девчата, орлы вы у меня!…

Позади запасной позиции речушка протекала,мелкая, но шумная. За речушкой прямо от воды шел лес — непролазная темьосинников, бурелома, еловых чащоб. В двух шагах здесь человеческий глазутыкался в живую стену подлеска, и никакие цейсовские бинокли не моглипробиться сквозь нее, уследить за ее изменчивостью, определить ее глубину. Вотэто-то место и имел в соображении Федот Евграфыч, принимая к исполнению девичийплан.

В самом центре, чтоб немцы прямо в нихуперлись, он Четвертак и Гурвич определил. Велел костры палить подымнее,кричать да аукаться, чтоб лес звенел. А из-за кустов не слишком все жевысовываться: ну, мелькать там, показываться, но не очень. И сапоги велелснять. Сапоги, пилотки, ремни — все, что форму определяет.

Судя по местности, немцы могли попробоватьобойти эти костры только левее: справа каменные утесы прямо в речку глядели,здесь прохода удобного не было, но чтобы уверенность появилась, он туда Осянинупоставил. С тем же приказом: мелькать, шуметь да костер палить. А тот, левыйфланг, на себя и Комелькову взял: другого прикрытия не было. Тем более, чтооттуда весь плес речной проглядывался: в случае, если бы фрицы все ж такинадумали переправляться, он бы двух-трех отсюда свалить успел, чтобы девчатауйти смогли, разбежаться.

Времени мало оставалось, и Васков, усиливкараул еще на одного человека, с Осяниной да Комельковой спешно занялсяподготовкой. Пока они для костров хворост таскали, он, не таясь (пусть слышат,пусть готовы будут!), топором деревья подрубал. Выбирал повыше, пошумнее,дорубал так, чтоб от толчка свалить, и бежал к следующему. Пот застилал глаза,нестерпимо жалил комар, но старшина, задыхаясь, рубил и рубил, пока спередового секрета Гурвич не прибежала. Замахала с той стороны.

— Идут, товарищ старшина!

— По местам, — сказал Федот Евграфыч. — Поместам, девоньки, только очень вас прошу: поостерегитесь. За деревьямимелькайте, не за кустами. И орите позвончее…

Разбежались его бойцы. Только Гурвич даЧетвертак на том берегу копошились. Четвертак все никак бинты развязать немогла, которыми чуню ее прикручивали. Старшина подошел:

— Погоди, перенесу.

— Ну, что вы, товарищ…

— Погоди, сказал. Вода — лед, а у тебя хворьеще держится.

Примерился, схватил красноармейца в охапку(пустяк: пуда три, не боле). Она рукой за шею обняла, вдруг краснеть с чего-тонадумала. Залилась аж до шеи:

— Как с маленькой вы…

Хотел старшина пошутить с ней — ведь не чурбакнес все-таки, — а сказал совсем другое:

— По сырому не особо бегай там.

Вода почти до колен доставала — холодная, дорези. Впереди Гурвич брела, юбку подобрав. Мелькала худыми ногами, дляравновесия размахивая сапогами. Оглянулась:

— Ну и водичка — бр-р!

И юбку сразу опустила, подолом по воде волоча.Комендант крикнул сердито:

— Подол подбери!

Остановилась, улыбаясь:

— Не из устава команда, Федот Евграфыч…

Ничего, еще шутят! Это Васкову понравилось, ина свой фланг, где Комелькова уже костры поджигала, он в хорошем настроенииприбыл. Заорал что было сил:

— Давай, девки, нажимай веселей!… ИздалекаОсянина отозвалась:

— Эге-гей!… Иван Иваныч, гони подводу!…

Кричали, валили подрубленные деревья,аукались, жгли костры. Старшина тоже иногда покрикивал, чтоб и мужской голосслышался, но чаще, затаившись, сидел в ивняке, зорко всматриваясь в кусты натой стороне.

Долго ничего там уловить было невозможно. Ужеи бойцы его кричать устали, уже все деревья, что подрублены были, Осянина сКомельковой свалили, уже и солнце над лесом встало и речку высветило, а кустытой стороны стояли недвижимо и молчаливо.

— Может, ушли?… — шепнула над ухом Комелькова.

Леший их ведает, может, и ушли. Васков нестереотруба, мог и не заметить, как к берегу они подползали. Они ведь тожептицы стреляные — в такое дело не пошлют кого ни попадя… Это он подумал так. Асказал коротко:

— Годи.

И снова в кусты эти, до последнего прутикаизученные, глазами впился. Так глядел, что слеза прошибла. Моргнул, протерладонью и — вздрогнул: почти напротив, через речку, ольшаник затрепетал,раздался, и в прогалине ясно обозначилось заросшее ржавой щетиной молодое лицо.

Федот Евграфыч руку назад протянул, нащупалкруглое колено, сжал. Комелькова уха его губами коснулась:

— Вижу…

Еще один мелькнул, пониже. Двое выходили кберегу, без ранцев, налегке. Выставив автоматы, обшаривали глазами голосистыйпротивоположный берег.

Екнуло сердце Васкова: разведка! Значит,решились все-таки прощупать чащу, посчитать лесорубов, найти меж ними щелочку.К черту все летело, весь замысел, все крики, дымы и подрубленные деревья: немцыне испугались. Сейчас переправятся, юркнут в кусты, змеями выползут на девичьиголоса, на костры и шум. Пересчитают по пальцам, разберутся и… и поймут, чтообнаружены.