Камень некоторое время молчал, обдумывая доводы Змея.

– А может быть, дело не в том, какая из этих двухженщин ему дороже, а в том, что он сам себе дороже всех на свете, –предложил он свой вариант. – Ему с Любой удобно, а с Лизой празднично, емув этой ситуации очень хорошо, он ничем не мучается и имеет полное физическое –с Лизой – и душевное – дома – удовлетворение. Решений принимать не надо,напрягаться не надо, врать не надо – ну чем не житуха? И все его любят, и длявсех он хороший. Да он в этой ситуации как рыба в воде. Как думаешь?

– Думаю, что ты прав, Камешек. Только вот теперьребенок у него с Лизой будет, тут без решений и напряжения не обойтись. Где унего мозги-то, у твоего Родислава? У него же есть двое детей, должен понимать,что почем, и про ночи бессонные, и про болезни, и про хлопоты.

– Да много он знает про эти бессонные ночи! –пренебрежительно бросил Камень. – Люба же все на себя брала, ничем мужа ненагружала, только бы ему было хорошо. Он небось думает, что и с Лизой и ееребенком все будет точно так же. Он будет приходить, когда ему удобно, Лиза,свежая и цветущая, в красивом белье, будет его с нетерпением ждать иукладываться с ним в постель, ребенок в это время будет крепко спать и никомуне мешать, а потом они в Лизой постоят минут десять над колыбелькой, посмотрятна мирно спящего младенца в кружевах, поумиляются, обнявшись, и он поедетдомой, к Любе. Вот так примерно он эту картину видит. Ворон, конечно, все самоеглавное пропустил, там, где Лиза объявила Родиславу насчет ребенка, он не был иничего не слышал, так что мы с тобой не знаем, как наш Родик отреагировал нановость. Может, он уговаривал Лизу сделать аборт? Или, наоборот, она хотела отребенка избавиться, а он уговорил рожать? Ничего мы с тобой не знаем,приходится только догадываться.

– Это что, намек? – Змей напряг мышцы, отчего всетело его пошло красивыми переливчатыми волнами. – Ты меня за подробностямихочешь отправить, что ли?

– А тебе самому разве не интересно?

– Ну, как тебе сказать… Любопытно, конечно. Ладно, чтос тобой сделаешь, схожу гляну, как там дело было.

Родислав ворочался в постели, впервые за долгое время недумая о том, что мешает Любе спать. Впрочем, он точно знал, что она тоже неспит. Какой уж тут сон после таких-то новостей!

О том, что Лиза беременна, он узнал две недели назад, нотолько сегодня она заявила, что решила оставить ребенка. Родислав надеялся вглубине души, что Лиза сделает аборт, ему было вполне достаточно своих двоихдетей, к расширению отцовства он не стремился, но самому настаивать напрерывании беременности у него язык не повернулся. И когда сегодня она объявилао своем решении, он подумал: «Пусть. Пусть будет ребенок». Он представил себе,как она будет плакать, если он только заикнется об аборте, как станет упрекатьего, настаивать… Нет, этого он не вынесет. В конце концов, когда-нибудь всеразрешится, Николай Дмитриевич выйдет на пенсию и не будет больше представлятьугрозу для карьеры Родислава, Коля окончит школу, повзрослеет и как-нибудьвыправится, Леля вырастет и перестанет быть такой чувствительной, ранимой иуязвимой, и можно будет спокойно развестись и жениться на Лизе. И тогда вопрособ их общих детях все равно встанет. Так почему бы не сейчас? Какая, всущности, разница?

Бросать Лизу он не собирается. Он не может отказаться отпраздника, легкого и радужного, который наступает каждый раз, когда онпереступает порог ее квартиры. Он всегда мечтал о такой, как Лиза… Еще вчетырнадцать лет ему нравилась Аэлла Александриди, и в пятнадцать, и вшестнадцать, он мечтал о ней, видел во сне, он бешено ревновал ее к АндреюБегорскому, когда вдруг казалось, что девушка выказывает другу особуюблагосклонность. Но в то же время Родислав ее побаивался, он чувствовал, чтопланка Аэллы слишком высока для него и он, пожалуй, не сможет ейсоответствовать. Потом был тот зимний день в шестьдесят четвертом году, когдаона предложила ему себя. К тому времени он уже был близок с Любой, и юношескиемечты об Аэлле отошли куда-то далеко-далеко, и яркая черноглазая смуглая красавицаего больше не привлекала, наоборот, отпугивала своей энергией, своим напором итемпераментом. Но только в тот момент… Потому что прошло несколько лет, онначал работать следователем, повзрослел, оперился, осмелел в отношениях сженщинами и все чаще вспоминал тот эпизод на даче и жалел, что невоспользовался случаем. Эх, дурак! Надо было пойти Аэлле навстречу. Нет,конечно, жениться следовало только на Любе, это даже не обсуждается, но почемубыло не попробовать такую зажигательную, задорную красотку? Чем больше времениотделяло Родислава от того зимнего дня, тем чаще он испытывал сожаления обупущенных возможностях и тем сильнее хотел непременно попробовать, а какова жеблизость с такими женщинами, как Аэлла. Но «такие» ему пока не попадались.Пока. До тех пор, пока он не встретил Лизу, такую же черноволосую итемноглазую, невысокую, с тонкой талией и пышной грудью, темпераментную иживую. Внешне она походила на Аэллу, но внутренне отличалась, былажизнерадостнее и проще, и планка притязаний у нее была куда ниже, чем угречанки. Она не ждала от Родислава умных разговоров о новинках театра илитературы и не требовала, чтобы он водил ее на премьеры и концерты, которые онтерпеть не мог. Он даже не мог себе представить, как мог бы раздеться вприсутствии Аэллы, настолько нелепым казался ему вид мужчины в трусах и носкахв присутствии надменной и высокомерной красавицы. С Лизой все было просто, онаничего не стеснялась и пресекала всякое стеснение со стороны возлюбленного, онаобожала ходить по квартире в одном белье, примерять перед Родиславом новыйбюстгальтер, а после любовных утех если не приносила ему кофе в постель, толюбила посидеть за чашкой кофе на кухне голышом. И в постели она проделывалатакие фортели, которые совершенно невозможно было представить себе в исполненииАэллы. Лиза никогда его не критиковала, и это делало ее похожей на Любу, но вотличие от Любы она не искала для него слова оправдания, она просто ни во чтоне вникала, не слушала внимательно, а при каждом удобном случае повторяла:

– Ой, Родик, какой же ты умный! Я тебя просто обожаю!

И бросалась ему на шею, и целовала, и щекотала, идурачилась, и смеялась. Никогда в жизни Родислав Романов не хохотал так много итак упоенно, как с этой чудесной девушкой, для которой главной была радостьжизни, радость чувственная, телесная, а не какие-то там не помытые вовремячашки или непротертый пол. Да подумаешь, чашка! Велика важность. И годами нестиранные шторы, и пыль в углу прихожей, и пятно на кухонном столе – все этоерунда по сравнению со счастьем быть вместе и наслаждаться каждой минутой. То,что было таким значимым для его жены, для любовницы не имело ровно никакогозначения. Время, проводимое с ней, было ослепительным праздником, отказыватьсяот которого Родислав не собирался. И если для того, чтобы этот праздник не ушелиз его жизни, нужно, чтобы Лиза родила ребенка, – пусть рожает. Он необещал ей развестись с Любой и жениться, но и никогда не говорил, что об этомне может быть и речи. Он вообще не говорил ничего определенного, ибо любаяопределенность предполагает принятие решений, от которых Родислав всяческиуклонялся. Да, у них с женой такие отношения, при которых он может позволитьсебе оставаться у Лизы на ночь, но это не означает, что он может у нее житьпостоянно: у него дети, и они пока еще недостаточно взрослые, чтобы правильнопонять отца и смириться с его уходом. И об этих отношениях не знает никто,самое главное – не знает и не должен ни в коем случае узнать тесть, от которогозависит карьера Родислава. Одним словом, пока все останется по-прежнему, анасчет будущего… Он отвечал уклончиво, полунамеками, то ли соглашался, то лиотказывался. Но никаких твердых обещаний он Лизе не давал. Он хотел быть с ней– это Родислав знал точно. А вот хочет ли он быть с ней в качестве мужа, он исам не знал. И не очень об этом задумывался. Потому что такое «задумывание»означало напряжение и принятие решений, а Родислав Романов не любил ни того, нидругого.