глубинный холодок. О тонком, еле заметном издали золотом тоне увядших лесных злаков, об упругости их, гибкости на ветру, прочности стебля. О впечатлении (издали) пушистых их метелок-колосков, в действительности жухлых, пустых и как бы сидящих на соломенных проволочках. О золотистости их стебельков от переливов солнечной полоски на них при покачивании. Об изучении диких злаков!!

Сидели, счастливые, долго, почти до 4-х, передвигаясь вслед за пригревающим солнышком. Заходила Норка, рассказывала о своих одиноких хозяйственных (грибных и пр.) подвигах (о синицах, скворцах и чечетках, налетающих в ее сад около 6 часов дня). Обедала у нас. После обеда сладчайшая дрема у себя на диване. Такой сегодня чистоты и силы воздух, что сморил он меня, будто впервые сегодня я после долгой городской тюрьмы оказался на вольном просторе Природы.

Проснулся, не в пример вчерашнему дню, бодро и весело. Нашел весь женский персонал у времянки, вокруг покупок Там. Мих. Аля в 5 часов пошла в спальню заниматься, а я записал дни (без особого напряжения). Сейчас 7 час. 15 мин. Смеркается… Из-за леса, над Ждановыми, поднимается бледная, полная луна. Небо налилось синевой. Синева ночного неба совсем особенная: она мглиста и прозрачна одновременно.

Осталось нам быть здесь 3 дня… Господи, помоги. На большом крыльце. 8 часов, заря гаснет. В побелевшем небе чернеют неподвижные вершины сосен. Тишина полнится отдаленным гулом морского прибоя. 9 час. 30 мин. Стемнело. Зажглись редкие звездочки. Аля отзанималась. Готовится пить чай. Вечером с огорчением, как и всегда, перелистал эти записки. Аля — напротив в кресле, с книгой м. Силуаны. Уже в постели почитала мне «Исповедь» (удивительное совпадение слов «хлеб наш насущный» в чтении и во мне).

19 сентября.

Пятница. День такой же, что и вчера, — синий, свежий, с веселым солнцем и ветром, но состояние духа другое. Когда Аля уехала за молоком, я начал укладываться. Упаковал почти все «свое». До обеда с Алей и почему-то с опять появившейся Норкой сидели под верандой, болтали. После обеда Аля уложила сколько-то чемоданов, затопила и ушла заниматься. Занималась долго. Я почитывал Мельникова, следил за печкой, дремал. Вечером у Копеля опять сидели за коньяком… Потом, когда Фира (справедливо недовольная) легла спать, перешли с Копом к нам. Долго трепали языками, а я — будучи под хмельком — все лез читать (и увы, читал) свои «нотатки», чем огорчил Алену. Когда К. ушел, она объяснила свое огорчение очень убедительно, хотя и печально для меня и моих «литературных» посягательств. Умница она, человек большой! (Не то что я со своим круговым банкротством…)

20 сентября.

Суббота. Затученный, холодный, стынущий день. Алена за крупами и пр. Я — закутанный — на лужайке в раскладушке пью несказуемой чистоты, глубины и целительности воздух. Алена вернулась, стала помогать T.М.: ведь сегодня «прощальный» обед с Копелями. С 3 до 5 обед. Очень хорошо все было. Передохнув, с Копом отнесли Белоконю Алин подарок. От них в ночи забрели к Ждановым. <…> Танечка у меня под мышкой. Аля после обеда и до позднего вечера занималась. Фира с T.М. в бане.

21 сентября.

Воскресенье. Утром скверное самочувствие. В природе все то же — безоблачно, чисто, тихо, но, пожалуй, еще холоднее (утром сороки, скворцы, синицы толпятся за окном). После завтрака и дремы укладка и со слезами в сердце на скамеечке под верандой. Жданов с тарелкой огурцов и помидоров. После поездки за молоком Аля за генеральной укладкой (кисы подрались на веранде). Грелись с Копом на солнышке у времянки. Вечер, все (кроме Фиры, занятой пирогами) — у большого крыльца. Коп красит столбики и арматуру в подвале. Стаська со своим «ко-ко-ко» и бабой Лютой. Аля учит его ходить по ступенькам. Потом на лужайке разбирает велосипед (сердце мое и душа ломится, вспоминается смерть старого Джояконо…). Закатная травка, вся в вечерних тенях, золотится множеством трепещущих паутинок. Крик Копа: «Гуси, гуси». Быстро, с гомоном, высоко в небе, перестраивая треугольник на лету, протянул большой косяк гусей. 8-й час. Сумерки у Копа. <…> Стаську кормят. Аля с Т.М. у нас сидят: все почти готово к отъезду.

1976

Лето. Усть-Нарва

13 мая.

Четверг. 12 час. 12 мин. выехали с Тамарой Михайловной «на Володе». Аля и Борис у подъезда машут вслед… Вопреки продуманному варианту — уехать мне одному, у обоих на сердце горькое недоумение от разлуки, «могущей не быть».

По пути: солнечно, тепло. Легкие размытые тучки в вышине. Исчерна-багровые, отягченные сережками купы тополя черного. Серебристый тополь тоже зацветает. Неярко зеленеют березки, но еще не цветут. Массовое цветение мать-и-мачехи. В тени ограждающих дорогу ельников с северной стороны еще много лепешек серого, заледеневшего снега. Пролетела белянка. Редкие носятся скворцы. Желтеют купы покрытой барашками ивы-бредины. Лес распушился, налился, но еще не оделся. Я застал весну «неодетого леса». По мочёжинкам [непросыхающим местам] и опушкам высыпала белая перелеска, а в голубых лужах золотом горят кустики купальницы.

В 3 часа прибыли. 3.20 был у Кисани… Крышечка из кусочков дерна на могилке, очерченная усилиями Алиных рук (2 апреля 1976 г.). Почки сирени и черемухи распушились. Клен раскрыл цветочные почки, выпускает соцветия. Зацветают березки. Дома — топка плиты, готовый (Алин!) обед. Раскладка маленького чемодана. Большого не тронул, оставил у Алиной постели, нет сил. Тем не менее в 6 часов у Копеля со Ждановым; конечно, водка, рыбка и т.д., но в пределах… и ночь первая.

14 мая.

Пятница. Солнце. Тихо. Вышел на крыльцо. Соседкины куры роются во главе с басистым, квохчущим серым петухом в прошлогодней листве под сиренью. Сидел у сирени на солнышке. На крыше дома у Копелей новая антенна: телевизор; кроме того, Коп сообщил, что стал «классным шофером». Это значит, не за горами и появление машины. У дома стоит уже не одна, а две детские коляски: Стаськина и Яшкиной дочки — «Чуньки». Размножились Копеля в геометрической прогрессии. <…> Тем не менее вокруг непередаваемая благодать и Благость ранней весны, травяного духа изумрудной молодой травки, веяние ветерка, тишины, далекой дроби дятла… Только будучи здесь, понимаешь, чего мы лишены в городской привычной тюрьме… и чего лишена сейчас находящаяся там Алена. Вечером прибыли Муся и Боб. Весь вечер пытался представить себе Алю, Малый зал, ее «мышей» [учеников], начало, антракт.

15 мая.

Суббота. Бритье, разборка лекарств, чемодана. Сидел на сосновой горке. Кисаня и тут около меня (неподалеку Лена «пасет» Чуньку).

Потом млел на припеке у дровяного сарая.