Главное в работе нынешнего «медвежатника» — точность движений, а будущего — грубая сила. Вставляю в замок «свёртыш-бабочку», надевая на него рычаг, выкованный в Женеве из закаленной стали. Одно резкое движение — и замок сломан. В сравнение с сейфом в кооперативе, раньше делали лучше.

За десять минут были открыты все три несгораемых шкафа. Я позвал свояка. Мы подошли к крайнему справа.

— Сейчас узнаем, не зря ли мы все это затеяли? — объявил я и открыл сразу обе дверцы.

М-да! Не зря, конечно, но я ожидал большего. В правой части лежали пачки монегасских франков разного номинала, в левой — французские, всего тысяч на восемьсот пятьдесят (около тридцати семи с половиной тысяч долларов при курсе четыре и семь десятых цента за один). Утешало, что последних было раза в три больше.

Средний несгораемый шкаф оказался щедрее, благодаря большому количеству британских фунтов стерлингов, курс которых сейчас четыре доллара и восемьдесят шесть центов за одни, и небольшим партиям другой валюты: швейцарским франкам (по девятнадцать и три десятые цента за один), германским маркам (по двадцать три и восемь десятых цента), австрийским шиллингам (по четырнадцать центов), итальянским лирам (по четыре американских центов за одну) и даже шведским кронам (по двадцать шесть и восемь десятых цента). Всего по самым скромным подсчетам тысяч на сто десять долларов.

Самое забавное, что британские фунты, которые сейчас главная мировая резервная валюта, выглядят самыми несерьезными. Они все еще односторонние белого цвета. Никаких рисунков, если не считать бабу на троне в верхнем левом углу. На каждой написано «Я обещаю выплатить предъявителю по первому требованию сумму в столько-то фунтов». Самая крупная купюра — пятидесятка. Их было всего девятнадцать штук. Остальные в пять, десять и двадцать фунтов стерлингов. Последних было больше всего и самые потрепанные.

Левый несгораемый шкаф был дорогим, наверное, только вот большую часть того, что в нем хранилось, продать, не засветившись, не получится. Почти все пространство занимали акции и облигации самых разных компаний. Больше всего было «Акционерного общества морских купален и пула иностранцев в Монако», то есть казино Монте-Карло. Я уж было собирался закрыть обе дверцы, когда увидел на нижней полке темно-синие мешочки с эмблемой банка. В одном были необработанные алмазы, мелкие и средние, еще в двух — почти две сотни золотых соверенов, выпущенных в седьмом, двенадцатом и пятнадцатом году этого века. Каждый весит восемь грамм без двух десятых. Проба девятьсот семнадцатая. Такая монета сейчас стоит немногим более ста пятидесяти долларов. Содержимое мешочков я пересыпал в свой портфель, а их оставил на полке. Всё меньше убытка потерпевшим.

Мы выгребли все банкноты из двух несгораемых шкафов в два черных мешка, которые я прихватил из Женевы. Пересчитывать на месте нет смысла. Сказал свояку, что пятая часть пойдет наводчику, якобы бывшему русскому офицеру, который какое-то время служил швейцаром в монегасском отделении банка «Барклайс», а остальное поделим по-братски за вычетом его долга. Как и положено офицеру царской армии, он даже не заикнулся о возможности проконтролировать мои подсчеты.

На улицах ни души. Если кто-то и увидел двух мужчин с черными мешками на плече, то, наверное, принял за Пер-Ноэля (Отец-Николай) и Пер-Фуэтара (Отец-Фуэтар). Первый — это Святой Николай, французский аналог Деда Мороза, который раздает подарки послушным детям, а второй — его спутник с розгами для непослушных. Пока что американская мода не добралась сюда, и оба ходят в красных длинных халатах с капюшонами. Я буду нанимать эту сладкую парочку для вручения подарков детям Шона Вудварда. Сейчас типа сам иду поздравлять, но переоденемся возле дома жертвы.

Мы уложили мешки на пол возле заднего сиденья и отправились домой. Через Италию было бы короче, но придется два раза иметь дело с итальянскими пограничниками, порой непредсказуемыми, а между Францией и Швейцарией пока нет никаких пунктов проверки документов и досмотра багажа. Теперь ехали быстрее и осторожнее. С таким грузом лучше не попадать в аварию. На наше счастье дороги были пусты. Приличные люди в Рождественскую ночь сидят дома. Сделали всего две остановки: утром перед Греноблем заехали в лес и поменяли номера на машине и избавились от грима и на противоположной окраине города наскоро выпили горячего крепкого чая с круассанами в бистро и помчались дальше.

18

Хранить так много компромата у себя дома было неразумно. Необработанные алмазы и золотые монеты я решил приберечь. У них нет номеров, от других ничем не отличаются, не докажешь, что раньше принадлежали банку «Барклайс». Швейцарские франки номиналом от ста и ниже отдал Алексею Суконкину. Двухсотки и тысячи на всякий случай повезли вместе с иностранной валютой обменивать в Германию. Женам сказали, что едем смотреть другой самолет в Мюнхене. Стефани, увидев у мужа так много денег, наверное, догадалась, что мы замутили что-то криминальное. Может быть, поделилась с младшей сестрой, но обе делали вид, что верят в озвученную нами причину отъезда. Главное, что не к любовницам.

Первым делом мы заехали в Альтенрайн, городок в кантоне Санкт-Галлен. Там сейчас находится завод немецкой компании «Авиационные заводы Дорнье», производящей самолеты, на одном из которых мы прилетели из Бухареста в Женеву. По Версальскому договору запрещено было производить такие большие и с мощным двигателем, поэтому предприятие переместили на противоположный берег Боденского озера, на территорию Швейцарии, где нет никаких ограничений. Городок и завод неподалеку от него располагались на самом берегу озера. Это были четыре больших сочлененных здания: первое очень высокое, второе немного ниже, а третье и четвертое одной высоты и еще ниже. Плюс рядом три административных и складских здания и травяное поле с взлетной полосой длиной шестьсот метров. Молодая и довольно симпатичная секретарша с такими ярко-красными губами, что позавидовал бы светофор, который уже изобрели, но пока встречается слишком редко, узнав, что мы потенциальные покупатели, улыбнулась, как потенциальным претендентам на ее руку и сердце, сходила доложила директору и сразу пригласила к нему в кабинет, придержав дверь.

Густаву Шульцу немного за пятьдесят. На голове большая лысина, по краям которой остатки белесых волос. На мясистом носу, красном, как у алкаша, очки в тонкой оправе из желтого металла. Под ним — тонкие жидкие усики, что есть, что нет. Черный костюм-тройка чист и наглажен. Галстук бордовый. Сидел за длинным рабочим столом, перед которым стояли три стула для посетителей и еще пять у стены под довольно большим черным распятием.

Поздоровавшись за руку и представившись, Густав Шульц первым делом спросил