успокоилась, но во взгляде её, когда она желала мне спокойной ночи, ещё читался отголосок страха — и смутного, едва ли осознаваемого ею самой огорчения. Внутри зашевелилось подозрение, что она тайно надеялась на то, что я позову её к себе, но я заглушил его.

Потому что, если я поддамся желанию, далеко не факт, что ночь пройдёт спокойно. А я не чувствовал к ней того же, что чувствовала ко мне она. И если для мимолётных встреч отсутствие любви было в порядке вещей, то портить первый опыт молодой фелине, которая была мне далеко не чужой, я не хотел.

Да и не выйдет ничего хорошего из отношений на работе.

С этими мыслями я вошёл в комнату — и шарахнулся обратно в коридор, мгновенно вскинув призванный нилис. Фигура на моей постели сонно зашевелилась, подняла голову, протяжно зевнув, и я опустил оружие.

— Ты что здесь забыла⁈

— Ждала тебя. — Энель, в рубахе на голое тело, потянулась, взлохматила причёску, отчего пара локонов упала ей на лоб. Сдув их, она поморщилась. — Хватит топтаться на пороге. И убери нилис, вдруг кто-то увидит? Ещё не хватало получить на ночь глядя труп — замучаемся вытаскивать его так, чтобы никто не заметил.

Я не позволил бы ей убить разумного, который случайно заметил меня с игрушкой мельтрузиан, но следовало признать: ситуация вышла бы неприятной. Я развеял нилис и шагнул в комнату. Ашура потянулась к прикроватной тумбочке и зажгла светильник.

— Что тебе нужно? Ты недавно пила кровь.

— Пила, — поморщилась Энель, — да, пила… У смертных всегда получалась отвратительная выпивка, но за эти столетия они, похоже, окончательно разучились варить приличный эль. Я не сравниваю с дворцовыми винами, куда там — но в моё время любой приличный трактирщик такое пойло постеснялся бы наливать свиньям…

Она спохватилась и неловко кашлянула. Я прикрыл дверь и уселся рядом с ней.

Тусклое пламя светильника придавало обычно бледному лицу Энель румяный оттенок. Я пригляделся — нет, щёки у неё и в самом деле были красными, но вряд ли от смущения. От ашуры ощутимо несло алкоголем. Догадку подтверждали и глаза девушки, неестественно блестящие, с широкими зрачками.

Энель была пьяна.

— Сколько ты выпила?

— Какая разница? — фыркнула она. — Я не считаю кружки после пятой.

— Ага. Но, говоришь, во дворце поят лучше? В каком именно — может, заскочим по дороге?

Энель помрачнела и пихнула меня в плечо.

— Не издевайся. У тебя к этому нет таланта, — помолчав, она меланхолично добавила: — Но в тот дворец мы непременно зайдём.

Ашура помотала головой, словно отгоняла невесёлые мысли. Преувеличенно бодрым голосом спросила:

— А где Огнехвостка? Я-то рассчитывала застать вас вдвоём, поймать с поличным… пожелать счастья молодожёнам. Может, дать совет-другой.

— И ты тоже? — застонал я. — Не женился я на ней.

Энель ухмыльнулась.

— Само собой. Не думаю, что и наёмники поверили. Это был просто повод смыться ото всех, чтобы переспать с ней.

— Ч-что?

— Ну, разве не очевидно? Ты отказываешься от визита в бордель и тащишь за собой Огнехвостку. Между прочим, здравое решение: терпеть не могу шлюх. Продажная любовь — это так… ничтожно. Если парень не может завоевать девушку хотя бы на ночь, что в нём вообще от мужчины? Так вот, ты повёл её в другой трактир или задрал подол в переулке? И почему она не с тобой? Огнехвостка от тебя без ума, этим надо пользоваться, пока чувства ещё свежие… Ах, юная любовь! Воспоминания о ней всегда так сладки…

Глаза Энель засияли голодным золотом, голос опустился до горячечного шёпота. Я подавил порыв сбросить замечтавшуюся ашуру с кровати и ограничился слабым щелбаном. Энель вздрогнула.

— Не надо грязных фантазий, не то заставлю менять постельное бельё. И Айштеру я не трогал. Мы правда сходили в храм, потому что…

Я не договорил. Энель скривилась, точно съела целый лимон.

— Опять истории про тьму? Ты чист, Роман. Мастера маледикции не ошибаются, когда они — это я.

Рассказать ей о видениях? Нет, не стоит. Пока я соображал, как лучше ответить, Энель устала ждать и болезненно ткнула меня в грудь пальцем. Скорчила недовольную гримасу.

— Ты мне не доверяешь.

— А должен?

На мгновение Энель замерла. С лица её пропало всякое выражение. Я всегда предполагал, что ашура прекрасно знает о том, что я не верил ей до конца; но отчего тогда этот поражённый вид, словно я ранил её своими словами? Опять играет со мной? Но реакция Энель казалась искренней. Её и правда задело.

Сколько на самом деле она выпила?

— Ну да… Понятно. Конечно, — произнесла она наконец потухшим голосом. — То есть… Зря я сюда. Только помешала бы вам… Я имею в виду, мешать нечему, но я же не… Неважно. Забудь.

Она встала с кровати, переступила с ноги на ногу, слегка пошатнувшись.

— Где… Куда я… Штаны.

Штаны обнаружились в углу; валялись там скомканным кулем. Энель попыталась натянуть их, почти упала, шагнула присесть на край постели, увидела меня и резко отвернулась, лишь чудом не врезавшись лбом в стену.

Ашура нешуточно перебрала. Это не было заметно, пока она валялась на постели, но неловкость движений выдавала её с головой.

— Ты… всерьёз? — нарушил молчание я.

— Что всерьёз?

— Обиделась. Не притворяешься?

— Притворяюсь. Вру напропалую. Обманываю в каждой мелочи.

Сдавшись, Энель перекинула штаны через руку. Сгребла остальную одежду и неуклюже поклонилась.

— Разрешите идти, господин?

Я скрипнул зубами.

— Не паясничай. Я не господин тебе. Я даже не уверен, что этот наш контракт существует в реальности. Ты… Там, в деревне, когда ты притворялась Апостолом… Когда ты услышала про предсказательницу, то обезумела. Я… Я тогда испугался. В тебе вдруг пробудилось что-то, что-то опасное, неудержимое. Глупое сравнение, конечно, но… ты будто стала настоящим Апостолом. Я не знал, отчего так, не понимал даже, как тебя остановить, если ты пойдёшь дальше, если тебе вздумается избавиться от нас. А то существо, которое я в тебе увидел, — оно было вполне способно походя убить меня и Айштеру, прихлопнуть как мух, потому что мы ничего для него не стоили. И после всего ты даже не попыталась объясниться, — я перевёл дух. — Ты убила прорицательницу, чтобы наложить проклятие на барона. Но я иногда спрашиваю себя: действительно ли эта смерть была необходима, или ты…

На минуту установилась гнетущая тишина. Энель смотрела перед собой невидящим взглядом. Пальцы её сжались на одежде так, что побелели костяшки.

— Контракт существует, — медленно сказала она, когда я уже потерял всякую надежду на ответ. — Это больше… интуитивное, внутреннее. Трудно сформулировать. Нет никакой бумажки, на которой записаны условия. Я не соврала, когда обозначила самое важное. Что же до остального…

Внезапно она швырнула одежду в стену. Повернулась ко мне, разъярённая, с янтарными глазами, которые пылали ярче светильника.

— Без жертвоприношения ритуал не сработал бы. Но даже без него я всё равно прикончила бы эту дрянь! — последнее слово Энель практически выкрикнула. — Потому что она, она… она по своей воле отдала то, что насильно забрали у меня!

Опомнившись, она осеклась, машинально провела рукой по лбу. Вид у неё был несчастный: будто лопнула туго натянутая струна, которая сдерживала что-то внутри неё, не давала выход запертым слабостям и страхам.

Я прислушался к гулянке внизу. Там криков Энель, по всей видимости, не заметили.

— Ладно, — выдохнула она, — сам напросился. Я расскажу… кое-что. Но если ты кому-нибудь, хоть полслова… Я тебя задушу. И плевать на последствия, плевать, что не переживу.

Она плюхнулась рядом со мной, обняла, притянув за плечи. Её губы коснулись уха, его обожгло горячее дыхание. Я напрягся. Неужели испугалась откровенности и попробует соблазнить, чтобы замять неприятный разговор?

Но нет, обошлось. Ашура просто боялась, что её подслушает какой-нибудь не в меру любопытный постоялец.

Родилась Энель в Доме Саэрос — одном из тех, что правили Шиндалинматом задолго до того, как он превратился в Мёртвый Город посреди Области Аномалий. В Шиндалинмате власть была неразрывно связана с божественным: ключевые храмы управлялись выходцами из знатных семей, которые лучше всего умели трактовать волю богов. Чем больше храмов контролировал Дом, тем большим влиянием он обладал.

Со своей паствой боги общались несколькими путями. Наиболее распространённым были отражения. Бог нисходил к молящейся толпе и отвечал на её вопросы, благословлял наложением рук и занимался прочими религиозными делами.

Но бога в этом… изображении было мало. Гомеопатическая капля божественной сути в океане смертных чаяний. Силой веры разумные создавали отражения, представления о богах, которые не обладали ни божественной силой, ни божественным знанием — за редким исключением. По сути, верующие общались сами