Старый тракт пользовался дурной славой по иной причине. Он проходил краем болот, которых когда-то не было в этих краях. Они возникли по воле могущественных магов и стали гигантской общей могилой, в которой полегли тысячи.

Кто-то говорил, что их создали для того, чтобы дать отступить разбитой ночной армии, отгородить её от наступавшего солярного войска — да только волшебники ошиблись в расчётах. Другие клялись, что лунарные отряды по своей воле вошли в гибельные топи, чтобы принести себя в жертву и тем самым наложить на победителей зловещее проклятие.

Уже после войны солярные расы потратили немало лет на то, чтобы очистить леса от страшных монстров, которые часто приходили с болот. Поселения опустели, их жители сбежали от верной гибели. Немало экспедиций сгинуло в центре трясины, пока предки нынешнего короля Миделия не объявили, что справились с напастью, надёжно запечатав её.

Хоть государственные чины и заверяли, что покончили с проклятием, простой народ не спешил им верить. За прошедшие сотни лет лишь самые смелые рискнули обосноваться на окраинах леса, но дальше одиночных хуторов дело не пошло. Их жители слыли нелюдимыми, а кое-кто шёпотом приговаривал, что они, дескать, склонялись больше к ночи, чем ко дню. Церковная проверка слухов не подтвердила, но к отшельникам всё равно относились с подозрением.

Когда появилась неуловимая банда, без труда громившая большие караваны, её тотчас увязали с тёмным прошлым Старого тракта. Орудовала она и на Новом, но сплетников это не смущало. Доходило до нелепого: утверждали, что её возглавляет не кто иной как один из Апостолов, который собирает души убитых, чтобы снять печати. Церковь поспешно опровергла слухи, однако полностью остановить их не смогла.

Обеспокоенный тем, что поведал Марк, я попросил Энель изучить следы магической активности.

— Фон здесь запутанный, но далеко не такой, как на Поляне, — заключила она. — Местность прощупать не выйдет, много ложных срабатываний, но не слишком изощрённые заклинания будут работать. А что до следов маледиктивного присутствия — ничего не чувствую. Может быть, когда-то здесь что-то и было, но за века исчезло. Осталась только неразбериха в рассеянной мане.

— До болот ещё далеко, — возразил я, на что ашура снисходительно цокнула языком:

— Сохранись тут действующее проклятие, подпитанное смертью тысяч смертных, оно на порядок превзошло бы Ползучужаса Мглы. А эманации моего творения ощущались далеко за пределами проклятого леса.

— Надеюсь, в тебе говорит не зависть, мешающая признать чужие заслуги.

— Чушь! — вспыхнула Энель. — Я знала наперечёт всех экспертов в маледикции. Им не под силу было бы создать нечто подобное. Не без моего руководства, это уж точно.

Ради разнообразия я решил положиться на её слова.

— Ни в каких призраков я не верю, — меж тем продолжала ашура, — однако суеверия смертных могут сыграть нам на руку. Огнехвостка рассказала мне о твоей проблеме с Хлыщом. Можно устроить небольшой маскарад — на случай, если не получится убить его во сне и он навяжет бой. Все решат, что это призрак явился по его душу… или что-нибудь в этом роде. Вряд ли кто-то будет горевать, когда Аскалон его распотрошит.

Предложение выглядело до боли привлекательным. Я дал себе понежиться в фантазиях, прежде чем отвергнуть его:

— Нет. Тут я согласен с Марком: нашими дрязгами могут воспользоваться бандиты.

— Не смеши, — фыркнула Энель. — Как будто они представляют угрозу.

Я пожал плечами.

— Почему-то же с ними ещё не справились. Наверняка у них припрятана парочка сюрпризов.

Ашура изогнула губы в недоверчивой улыбке. Она бывала удивительно проницательна, когда этого не требовалось. Вот и сейчас она распознала, что не о нападении я пекусь; мной владело глупое, но жгучее стремление — разобраться с Меченосцем самому.

Он пугал меня; это я готов был простить. Но за посягательство на Айштеру я намеревался заставить его заплатить — лично, своими руками.

Лес и правда был густой мшистой чащей. Стройные осины соседствовали с увитыми лишайником елями и высокими соснами. В таком и разговаривать не тянуло: вечно чудилось, что из зарослей пришельцев разглядывает чей-то жадный взгляд.

Но деваться было некуда.

Заночевали под пышными кронами, выставив удвоенные посты. Никто не побеспокоил караван. Следующий день принёс спокойствие: солнечные лучи пробивались сквозь сени деревьев, запели в глубине птицы. Вторя им, зазвучала речь — сперва неуверенная, затем раздались первые смешки… Не так уж страшен был Старый тракт, каким его рисовала молва.

Миновало ещё два дня. На исходе третьего дорога поползла под заметный уклон. Всё чаще ветер приносил густой торфяной запах.

Очередной заворот дороги открыл глазу трясину — кочковатую, выцветшую пустошь, тянувшуюся до горизонта. Меж островками, покрытыми рыжими мхами, чернела затхлая вода. На её поверхности медленно вспухали пузыри, лопались, разливая вонь тухлых яиц. По правую руку ещё росли чахлые деревца, по левую же расстилалась лишь покрытая маслянистой плёнкой и ряской топь.

— Тут недолго уже, — произнёс Марк, обозревавший гнетущие просторы вместе со мной. — Один из Тэминовых как-то ходил Старым трактом. К вечеру выберемся с болот, а со следующего дня снова лес, где сливаются пути.

На счастье, дорога не утонула в грязи. Телеги прошли её без особых проблем, хотя парочку пришлось выталкивать всей гурьбой — лошади отчего-то тревожились и норовили забрести куда не следует. Меня же нервировала неестественная тишина: в отличие от леса, над топями птиц не водилось. Но других странностей я не заметил, а подавленное состояние списал на неприглядный вид болот.

На закате дорога потянулась вверх, и с ней поднялось настроение.

Ночной лагерь устроили на ровной сухой поляне, которую обступали низкие кряжистые сосны. В расщелине между покрытыми мхом булыжниками бил родник, ручейком стекавший в низину. После гнилостной пустоши внизу этот укромный уголок казался раем на земле. Но отчего-то именно сейчас проснулось чутьё, затвердившее, что больно гладко складывается переход, что без подвоха не обойдётся.

Я разыскал Марка и поделился с ним сомнениями. Он выслушал внимательно, но чувствовалось, что безмятежность Старого тракта притупила его страхи.

— Так-то оно так, — сказал он, когда я закончил. — Но мы и без того дежурим каждую ночь вместе с Тэминовыми. Мои парни заслужили немного отдыха… А, во тьму всё — отдохнём, когда свет примет наши души. Выставлю усиленный наряд, а к Тэмину пошлю Корнелия, пусть присмотрит. Не доверять же этим хмырям без оглядки. И тебе поваляться не дам: встанешь на западном во второй черёд. Девчата твои тоже посторожат, уж будь уверен.

Ожидавший чего-то подобного, я только хмыкнул. Сон был малой платой за то, чтобы выбраться отсюда целыми и невредимыми.

Стоило голове коснуться тюфяка, стоило сомкнуться векам, как перед внутренним зрением снова возникли ровные ряды скамей. Я прошёлся вперёд; шаги гулко отзывались под сводом храма.

Однако в этот раз кошмар развивался по новому сценарию.

Там, где раньше стояла статуя богини, сиротливо высился пустой постамент.

— Приветствую, Роман, — раздался позади знакомый голос.

По спине побежали мурашки. Я зажмурился, не в силах поверить, а когда открыл глаза… то передо мной стояла она.

Эмилиа.

Но другая.

В её лице всё было чуточку неправильно. Симметрию каждой линии неуловимо исказили, пропорции черт — едва заметно сместили. Глаза темнели беззвёздной ночью, и эти пятна черноты превратили симпатичный прежде облик во что-то отталкивающее — исподволь, но неотвратимо. Чем больше я смотрел, тем больше замечал несоответствий, тем больше желал отвернуться — и тем меньше во мне оставалось воли сделать это.

— Ты… Эми… Милиам.

— Верно. — Она чуть склонила голову, позволив волнистым волосам огладить её плечи.

— Но ты — это она.

Титаническим усилием я отвёл взгляд. Несмотря на красоту, Милиам пробуждала необъяснимое отвращение.

— Она бы так выразилась. Её всегда привлекали упрощения. Но с чего бы мне соглашаться с ней?

Мягкий голос богини заставлял сердце биться чаще. Но от чего? Волнения, злости… испуга?

— Мне, по большому счёту, наплевать, — заговорил я, стараясь пробудить внешней смелостью внутреннюю. — Ты, или она, обещала мне магию. Одари ею меня, и мы в расчёте.

— Невозможно.

— Почему?

— Потому что я порождение твоей фантазии. Я нереальна. Я твой сон. Разговаривая со мной, ты разговариваешь с собственными желаниями… Со своим отражением, если угодно.

Рискнув посмотреть на богиню, я обнаружил, что она чарующе улыбается. От этой улыбки кровь