Вдруг фонари повели себя чудно — завертелись, закружились, истало сначала очень ярко, а потом совсем темно.

— Да лежите, голубчик, лежите, — сказал с порогаКсаверий Феофилактович, когда Фандорин сконфуженно спустил ноги с жесткогодивана. — Вам что доктор велел? Все знаю, справлялся. Две недели послевыписки постельный режим, чтоб порез как следует зарос и сотрясенные мозги наместо встали, а вы и десяти дней еще не отлежали.

Он сел и вытер клетчатым платком багровую лысину.

— Уф, пригревает солнышко, пригревает. Вот я ваммарципан принес и черешни свежей, угощайтесь. Куда положить-то?

Пристав оглядел щелеобразную каморку, где квартировалколлежский регистратор. Узелок с гостинцами положить было некуда: на диванележал хозяин, на стуле сидел сам Ксаверий Феофилактович, на столе громоздилиськнижки. Другой мебели в комнатке не имелось, даже шкафа — многочисленныепредметы гардероба висели на вбитых в стены гвоздях.

— Что, побаливает?

— Совсем нет, — немножко соврал ЭрастПетрович. — Хоть завтра швы снимай. Только по ребрам слегка проехало, атак ничего. И голова в полном порядке.

— Да чего там, хворали бы себе, жалованье-тоидет. — Ксаверий Феофилактович виновато нахмурился. — Вы уж несердитесь, душа моя, что я к вам долго не заглядывал. Поди, плохо про старикадумали — мол, как рапорт записывать, так сразу в больницу прискакал, а потом,как не нужен стал, так и носу не кажет. Я к врачу посылал справляться, а к вамникак не мог выбраться. У нас в управлении такое творится, днюем и ночуем,право слово. — Пристав покачал головой и доверительно понизилголос. — Ахтырцев-то ваш не просто так оказался, а родной внук егосветлости канцлера Корчакова, не более и не менее.

— Да что вы! — ахнул Фандорин.

— Отец у него посланником в Голландии, женат вторымбраком, а ваш знакомец в Москве у тетки проживал, княжны Корчаковой,собственный палаццо на Гончарной улице. Княжна в прошлый год преставилась, всесостояние ему отписала, а у него и от матери-покойницы много чего было. Ох, иначалась у нас свистопляска, доложу я вам. Перво-наперво дело на личныйконтроль к генерал-губернатору, самому князю Долгорукому затребовали. А дела-тоникакого и нет, и подступиться неоткуда. Убийцу никто кроме вас не видел.Бежецкой, как я вам в прошлый раз уже говорил, след простыл. Дом пустой. Нислуг, ни бумаг. Ищи ветра в поле. Кто такая — непонятно, откуда взялась —неизвестно. По пашпорту виленская дворянка. Послали запрос в Вильно — там такихне значится. Ладно. Вызывает меня неделю назад его превосходительство. «Необессудь, говорит, Ксаверий, я тебя давно знаю и добросовестность твою уважаю,но тут дело не твоего масштаба. Приедет из Петербурга специальный следователь,чиновник особых поручений при шефе жандармов и начальнике Третьего отделенияего высокопревосходительстве генерал-адъютанте Мизинове Лаврентии Аркадьевиче.Чуешь, какая птица? Из новых, из разночинцев, человек будущего. Все по наукеделает. Мастер по хитрым делам, не нам с тобой чета». — КсаверийФеофилактович сердито хмыкнул. — Он, значит, человек будущего, а Грушин —человек прошлого. Ладно. Третьего дня утром прибывает. Это, стало быть, всреду, двадцать второго. Звать — Иван Францевич Бриллинг, статский советник. Втридцать-то лет! Ну и началось у нас. Вот сегодня суббота, а с девяти утра наслужбе. И вчера до одиннадцати вечера все совещались, схемы чертили. Помнитебуфетную, где чай пили? Там теперь заместо самовара телеграфный аппарат икруглосуточно телеграфист дежурит. Можно депешу хоть во Владивосток, хоть вБерлин послать, и тут же ответ придет. Агентов половину выгнал, половину своихиз Питера привез, слушаются только его. Меня обо всем дотошно расспросил ивыслушал внимательно. Думал, в отставку отправит, ан нет, сгодился пока приставГрушин. Я, собственно, что к вам, голубчик, приехал-то, — спохватился КсаверийФеофилактович. — Предупредить хочу. Он к вам нынче сам собирался быть,хочет лично допросить. Вы не тушуйтесь, вины на вас нет. Даже рану получили приисполнении. И уж того, не подведите старика. Кто же знал, что так делоповернется?

Эраст Петрович тоскливо оглядел свое убогое жилище. Хорошееже представление составит о нем большой человек из Петербурга.

— А может, я лучше сам в управление приеду? Мне,честное слово, уже совсем хорошо.

— И не думайте! — замахал руками пристав. —Выдать хотите, что я к вам предварить заезжал? Лежите уж. Он ваш адрес записал,сегодня беспременно будет.

«Человек будущего» прибыл вечером, в седьмом часу, и ЭрастПетрович успел основательно подготовиться. Сказал Аграфене Кондратьевне, чтоприедет генерал, так пусть Малашка в прихожей пол помоет, сундук трухлявыйуберет и главное чтоб не вздумала щи варить. У себя в комнате раненый произвелкапитальную уборку: одежду на гвоздях перевесил поавантажней, книги убрал подкровать, оставил на столе только французский роман, «Философические эссе»Давида Юма на английском и «Записки парижского сыщика» Жана Дебрэ. Потом Дебрэубрал и положил вместо него «Наставление по правильному дыханию настоящегоиндийского брамина г-на Чандры Джонсона», по которому каждое утро делалукрепляющую дух гимнастику. Пусть видит мастер хитрых дел, что здесь живетчеловек бедный, но не опустившийся. Чтобы подчеркнуть тяжесть своего ранения,Эраст Петрович поставил на стул подле дивана пузырек с какой-то микстурой(одолжил у Аграфены Кондратьевны), а сам лег и обвязал голову белым кашне.Кажется, получилось то, что надо — скорбно и мужественно.

Наконец, когда лежать уже сильно надоело, в дверь короткопостучали, и тут же, не дожидаясь отклика, вошел энергичный господин, одетый влегкий, удобный пиджак, светлые панталоны и вовсе без головного убора.Аккуратно расчесанные русые волосы открывали высокий лоб, в уголках волевогорта пролегли две насмешливые складочки, от бритого, с ямочкой подбородка так ивеяло самоуверенностью. Проницательные серые глаза в миг обозрели комнату иостановились на Фандорине.

— Я вижу, мне представляться не надо, — веселосказал гость. — Основное про меня вы уже знаете, хоть и в невыгодномсвете. На телеграф-то Грушин нажаловался?

Эраст Петрович захлопал глазами и ничего на это не сказал.