– Да нет, наоборот. Взять, например, того же отцаЛестата: вы оставались рядом с ним, хотя сами подвергались серьезной опасности.Вам было жаль молодого Френьера, когда Лестат собирался убить его… все это выобъяснили. Но меня волнует другое… Было ли ваше чувство к Бабетте большим, чемпросто жалость и сострадание?

– Вы имеете в виду любовь, – сказал вампир. –Почему не назвать вещи своими именами?

– Потому что вы говорили об отчуждении вампиров отобычных людей.

– Разве нельзя сказать того же об ангелах?

Юноша на секунду задумался.

– Да, – ответил он.

– Но разве ангелы не могут любить? Разве они не взираютна лик Божий с беспредельной любовью?

– Любовью или поклонением?

– А это не одно и то же? – задумчиво протянулЛуи. – В чем же разница? – Не для юноши был этот вопрос. Луиобращался к себе самому.

– Ангелы знают любовь и гордость… гордыню падения… иненависть. Чувства существ, отрешенных от мира, сильны и огромны и слитывоедино с волей. – Он не отрываясь смотрел на стол, словно обдумываязаново ответ, и не мог найти верных слов. – Да, это было глубокое чувство.Но не самое сильное в моей жизни. – Он поднял глаза на юношу. –Бабетта была для меня в своем роде идеальным человеческим существом.

Вампир повернулся и посмотрел в окно, складки его плащамягко пошевелились. Юноша наклонился, проверил ленту, вытащил из портфелядругую кассету, извинился перед собеседником за задержку и вставил ее вдиктофон.

– Наверное, мой вопрос слишком личный.

– Ничего подобного. – Вампир резко повернулся кнему. – Это был верный вопрос. Да, я знаю любовь, и я по-своему любилБабетту. Но это не была главная любовь моей жизни. Она была предтечей.

Но вернемся к моему рассказу. Благотворительный бал Бабеттыпрошел успешно, и ее возвращение в общество состоялось. Большой капитал стерпоследние сомнения в умах родителей и поклонников, и вскоре она вышла замуж.Летними вечерами я часто навещал ее, ничем не выдавая своего присутствия, и еесчастье делало счастливым и меня самого.

А теперь я привел к ней Лестата. Он бы давно уже убил всехФреньеров, если бы я не мешал, и сейчас он решил, что наконец-то пробил его часи что я заодно с ним. «Какая польза нам от их смерти? – Я хотел его сразуразуверить. – Ты зовешь меня идиотом, а сам ведешь себя как последнийдурак. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты превратил меня в вампира? Ты не смог быпрожить без меня, не справился бы с самой простой проблемой. Годами я делал затебя все, а ты бил баклуши с чувством самодовольного превосходства. Тырассказал мне все, что знаешь, и у меня теперь нет ни малейшей надобности втебе. Наоборот, это я тебе нужен. Так вот, если ты дотронешься хотя бы доодного из Френьеров, я тут же избавлюсь от тебя. Между нами начнется война, ивряд ли стоит объяснять, что в одном мизинце у меня больше здравого смысла, чему тебя в голове. Так что смотри сам».

Странно, но мои слова его напугали. Он, естественно, сталговорить, что ему известно многое, о чем я еще не знаю: о разных опасностях,подстерегающих вампиров, о каких-то особых типах людей, убийство которых можетоказаться гибельным для меня самого, о местах на земном шаре, куда мне неследует попадать по той же причине, и прочую чепуху, вызывавшую у меня едвапереносимое раздражение. Впрочем, на этот раз за недостатком времени я необращал на него особого внимания. Приблизившись к плантации Френьеров, мыувидели свет в доме надсмотрщика. Он пытался успокоить рабов, убежавших сПон-дю-Лак, и своих собственных. Отблески пожара все еще виднелись на фонетемного неба. Бабетта, полностью одетая и очень деловитая, отправляла повозки слюдьми и инструментами на помощь в борьбе с огнем. Испуганных рабов с моейплантации собрали в отдельную группу, и никто тогда еще не верил их рассказам ослучившемся. Бабетта знала, что произошло нечто ужасное, и подозревалаубийство, но не допускала даже мысли о сверхъестественном. Отдав необходимыераспоряжения, она ушла в кабинет – занести запись о пожаре в дневник. Там я инашел ее. Уже почти рассвело. У меня оставалось в запасе всего несколько минут,чтобы убедить ее помочь нам. Я заговорил, стоя за ее спиной, и запретил ейоборачиваться. Она подчинилась, спокойно выслушала меня. Я объяснил, что мненужна комната, чтобы передохнуть.

«Я приходил к тебе раньше и ни разу не причинил тебе зла.Все, чего я прошу, – ключ и обещание, что никто не попытается войти вкомнату до полуночи. Завтра вечером я расскажу тебе все». Я был на граниотчаяния: небо на востоке уже начинало светлеть. Лестат стоял с гробами в садунеподалеку от дома.

«Почему вы пришли именно ко мне?» – спросила она.

«А к кому же? – отозвался я. – Разве не япротягивал тебе руку, когда ты больше всего нуждалась в помощи, окруженнаяслабыми и беззащитными людьми, судьба которых целиком зависела от тебя? Развене я дважды давал тебе верный совет и потом с радостью следил за твоейсчастливой и спокойной жизнью? – Через окно я видел, что Лестата ужеохватывает паника. – Дай мне ключ от любой комнаты. И пусть никто неподходит к ней до заката. Я клянусь, тебе не придется пожалеть о сделанном».

«А что, если я откажусь… вдруг вас послал дьявол?» – онасобиралась обернуться.

Я протянул руку и потушил свечу. Она видела мой силуэт нафоне сереющих окон.

«Если ты не поможешь мне, если ты думаешь, что я слугасатаны, я умру, – ответил я. – Молю тебя, дай ключ. Я мог бы убитьтебя прямо сейчас, понимаешь? – Я шагнул к ней, решившись в отчаяниипоказать свое лицо. Она отпрянула и схватилась за ручку кресла, судорожноглотая воздух. – Не бойся. Уж лучше я умру, чем подниму на тебя руку.Умру, если ты не дашь ключ».

Она согласилась. Уж не знаю, что она подумала, но она даламне ключ от одного из винных подвалов. Я не сомневался, что она видела, как мыс Лестатом затаскивали туда гробы. Оказавшись в безопасности, по крайней меревременной, я запер дверь и забаррикадировал ее изнутри. На следующий вечер,когда я проснулся, Лестат уже был на ногах.

– Значит, она сдержала слово?

– Более того. Она не только не пыталась открыть дверь,но даже еще раз закрыла ее на ключ снаружи.

– Но она же наверняка слышала рассказы рабов.

– Конечно. Лестат первым обнаружил, что дверь заперта собратной стороны, и пришел в дикую ярость. Он хотел как можно скорее попасть вНовый Орлеан. Он стал подозревать меня.

«Я терпел тебя только из-за отца, – говорил он, тщетнопытаясь найти выход из запертой клетки. – Учти, теперь я тебе больше неверю».