… – Боже мой… Боже мой! Что с вами?! – Голос шел издалека,он разрывал кольцо беспамятства.

Я медленно приходила в себя – и от этого голоса, и откосмического холода во всем теле. Я лежала на полу под умывальниками, амедсестра Настя аккуратно и самоотверженно поддерживала мою голову. Произошлоименно то, чего я боялась больше всего, – задранный халат, беспорядочноразбросанные ноги, отвратительный запах – меня все-таки вырвало…

– Зачем вы встали? – Настя прижимала меня к себе, она,кажется, не обращала внимания на всю неприглядность картины. – Зачем вы встали?!Запрокиньте голову, сейчас вам должно стать легче. Потерпите, пожалуйста…

– Ничего, все в порядке, – ответила я слабым голосом идаже попыталась улыбнуться. Ничего не получилось – улыбка оказалась вымученной.

– Вы вся в крови, – от испуга Настя совсем забыла, чтовсе последнее время, подкрепленное прогулками по февральскому парку икраденными у врачей и пациентов сигаретами, мы были на «ты».

Действительно, я и сама почувствовала это: лицо стянуланевидимая засохшая пленка. И если Настя говорит, что это кровь, – ей нужноверить…

– Зачем вы встали, Господи! – Медсестра не моглауспокоиться. – Хорошо еще, что я сообразила, где вас искать! Вы же моглиумереть здесь! Ужасно… Вам же нельзя. Вам вообще нельзя нервничать! Полныйпокой… Вы еще очень слабенькая… Вы даже не знаете…

Бедная моя птичка на жердочке, это ты ничего не знаешь! Чтобы ты сказала о ночном похищении и поездке за пределы не только палаты иклиники, но и города (в душе моей неожиданно поднялась глухая ярость: этотпроклятый капитан попробовал распорядиться мной так же, как и своимиманекенами).

И пластическая операция!.. Я вспомнила о ней и застонала.Сама Настя интерпретировала этот стон по-своему. Не выпуская моей головы изрук, она приподнялась, смочила платок под струей, бившей из умывальника, иобтерла мне лицо.

– Сейчас должно быть легче, миленькая, – в ее голосепроскользнули интонации умудренной жизнью женщины. – Вы ведь не знаетеглавного…

Главного? Ошибаешься, Настя! Я знаю главное. Мне уже никогдане увидеть своего настоящего лица…

Я начала смеяться, ударясь затылком о кольцо Настиных рук. Ясмеялась так безудержно, что она наконец-то по-настоящему испугалась. Я видела,как ей хочется надавать мне по щекам, чтобы привести меня в чувство. Но сделатьэтого она не решилась, а все прижимала и прижимала мою голову к твердой иострой груди.

– Вам действительно нельзя… Полный покой. И ни однойсигареты больше, клянусь! Вы ведь ждете ребенка…

Я сначала даже не поняла того, что сказала мне медсестра,лишь спросила машинально:

– Что?

– Я сама случайно вчера узнала, правда. Мне Катяпроболталась, операционная сестра, мы с ней кофе пьем. Здесь кафешка рядом, тамзамечательный кофе по-турецки, его на песке готовят, знаете?.. У Катьки роман снашим анестезиологом, – Настя целомудренно хихикнула. – Я, между прочим, всегдаей завидовала. Но мне операционная не светит, так и буду по палатам скакать… Авсе потому, что крови боюсь, в морге три раза в обморок падала. Меня дажехотели из медучилища отчислить.

– Что ты сказала? – Я попыталась сесть и вцепилась вНастю глазами.

– Вроде все в порядке, – Настя ощупала мою голову и ненашла никаких повреждений. – Только царапина на лбу… Слава Богу, удачно упали…

– Что ты сказала о ребенке?! – последнее слово далосьмне с трудом.

– Вы на третьем месяце беременности. Они вам покаспециально не говорили, Теймури приказал. Чтобы не было лишних потрясений, увас и так их предостаточно… Ой! – отпустив меня, Настя зажала себе рот рукой. –И я не должна была вам говорить. Но я случайно узнала, так что не считается…Павлик, анестезиолог, тоже хорош – Катьке проговорился. Ну а она…

– Помоги мне встать, – оставаться на холодном полу былоневыносимо.

Она помогла мне подняться, не переставая болтать, видимо, ейказалось, что это отвлекает меня от моего плачевного положения. Так,поддерживаемая медсестрой, я добрела до палаты. Она помогла мне лечь и накрылаодеялом до подбородка.

– Никаких фокусов, лежите смирно. А я сейчас позовукого-нибудь из врачей.

– Нет. Пожалуйста, нет. Мне уже лучше. Никого не надо.– Если сейчас появится кто-нибудь из этих экспериментаторов, которые наблюдализа мной и даже делали ставки (теперь мне стал пугающе ясен смысл ночногоразговора дежурного врача с капитаном Лапицким), я просто не выдержу.

– Я посижу с вами.

Только этого не хватало! Я поморщилась, как от зубной боли:

– Нет. Хочу побыть одна. Ничего со мной не случится,обещаю вам.

– Вам правда лучше? – Настя недоверчиво посмотрела наменя.

– Да.

– И вы обещаете лежать смирно и без всяких фокусов?

– Да.

– Хорошо, – наконец решилась она, – хорошо. Я заскочу квам через часок.

Я так хотела остаться одна (сколько раз за последние суткимне хотелось остаться одной?), что нетерпеливо прикрыла глаза. Мне нравиласьНастя, мне действительно она нравилась, но сейчас ее присутствие былоневыносимо.

Я едва дождалась, пока за ней закроется дверь палаты, быстроподнялась и подошла к окну. Подоконник был достаточно широк (почему я никогдане замечала этого?) – и чтобы усесться на нем, и чтобы, раскрыв заколоченные назиму рамы, сигануть вниз.

Четвертый этаж.

Я выбрала первое. Забравшись с ногами на подоконник, яположила руку на живот и расплющила нос по стеклу.

Если бы я точно знала, что в прошлой жизни была умна, тосейчас просто сошла бы с ума. Но ничего такого я о себе не знала, а имеласейчас то, что имела: амнезию, пластическую операцию, полностью изменившую моелицо, и ребенка в животе. Можно было отказываться верить чему-либо вотдельности, но все вместе рождало во мне безусловную веру.

Это я, Господи. Ты, должно быть, давно потерял меня. В этомзапущенном парке неизвестной мне клиники, неизвестного мне города, неизвестноймне страны. Да и так ли я верила в тебя, когда была собой. Собой – католичкойили православной. Чувствовала. Что снова начинаю гонять мысли по кругу, каквзмыленных лошадей. А в центре круга находилась я сама с ребенком в животе.

Ребенок.

Откровение Насти было так внезапно и простодушно, что емунельзя было не верить. Ну что ж, еще одно испытание в ряду других испытаний,тупо подумала я. И вдруг поймала себя на мысли, что никак не отношусь к этомуребенку, что он ничего для меня не значит. Я даже не знаю, хотела ли якогда-нибудь ребенка или нет. Был ли он желанным? Был ли моей единственнойлюбовью отец этого ребенка? Или это последствия случайной связи, одной измногих возможных случайных связей. Банальный трах в чужой постели (медсестраНастя целомудренно хихикнула бы в этом месте). Если бы я только могла знать,если бы только могла…