Между тем Илюша уже недели две как почти не сходил с своейпостельки, в углу, у образов. В классы же не ходил с самого того случая, когдавстретился с Алешей и укусил ему палец. Впрочем, он с того же дня и захворал,хотя еще с месяц мог кое-как ходить изредка по комнате и в сенях, изредкавставая с постельки. Наконец совсем обессилел, так что без помощи отца не могдвигаться. Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел отстраха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет,бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, – вдруг выбегал всени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-тозаливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не былослышно у Илюшечки.

Возвращаясь же в комнату, начинал обыкновенно чем-нибудьразвлекать и утешать своего дорогого мальчика, рассказывал ему сказки, смешныеанекдоты или представлял из себя разных смешных людей, которых ему удавалосьвстречать, даже подражал животным, как они смешно воют или кричат. Но Илюшаочень не любил, когда отец коверкался и представлял из себя шута. Мальчик хотьи старался не показывать, что ему это неприятно, но с болью сердца сознавал,что отец в обществе унижен, и всегда, неотвязно, вспоминал о «мочалке» и о том«страшном дне». Ниночка, безногая, тихая и кроткая сестра Илюшечки, тоже нелюбила, когда отец коверкался (что же до Варвары Николаевны, то она давно ужеотправилась в Петербург слушать курсы), зато полоумная маменька оченьзабавлялась и от всего сердца смеялась, когда ее супруг начнет, бывало,что-нибудь представлять или выделывать какие-нибудь смешные жесты. Этим толькоее и можно было утешить, во все же остальное время она беспрерывно брюзжала иплакалась, что теперь все ее забыли, что ее никто не уважает, что ее обижают ипроч., и проч. Но в самые последние дни и она вдруг как бы вся переменилась.Она часто начала смотреть в уголок на Илюшу и стала задумываться. Стала гораздомолчаливее, притихла, и если принималась плакать, то тихо, чтобы не слыхали.Штабс-капитан с горьким недоумением заметил эту в ней перемену. Посещениямальчиков ей сначала не понравились и только сердили ее, но потом веселые крикии рассказы детей стали развлекать и ее и до того под конец ей понравились, что,перестань ходить эти мальчики, она бы затосковала ужасно. Когда дети чторассказывали или начинали играть, она смеялась и хлопала в ладошки. Иныхподзывала к себе и целовала. Мальчика Смурова полюбила особенно. Что же доштабс-капитана, то появление в его квартире детей, приходивших веселить Илюшу,наполнило душу его с самого начала восторженною радостью и даже надеждой, чтоИлюша перестанет теперь тосковать и, может быть, оттого скорее выздоровеет. Онни одной минуты, до самого последнего времени, не сомневался, несмотря на весьсвой страх за Илюшу, что его мальчик вдруг выздоровеет. Он встречал маленькихгостей с благоговением, ходил около них, услуживал, готов был их на себевозить, и даже впрямь начал было возить, но Илюше эти игры не понравились ибыли оставлены. Стал для них покупать гостинцев, пряничков, орешков, устраивалчай, намазывал бутерброды. Надо заметить, что во все это время деньги у него непереводились. Тогдашние двести рублей от Катерины Ивановны он принялточь-в-точь по предсказанию Алеши. А потом Катерина Ивановна, разузнавподробнее об их обстоятельствах и о болезни Илюши, сама посетила их квартиру,познакомилась со всем семейством и даже сумела очаровать полоумнуюштабс-капитаншу. С тех пор рука ее не оскудевала, а сам штабс-капитан,подавленный ужасом при мысли, что умрет его мальчик, забыл свой прежний гонор исмиренно принимал подаяние. Все это время доктор Герценштубе, по приглашениюКатерины Ивановны, ездил постоянно и аккуратно через день к больному, но толкуот его посещений выходило мало, а пичкал он его лекарствами ужасно. Но зато вэтот день, то есть в это воскресенье утром, у штабс-капитана ждали одного новогодоктора, приезжего из Москвы и считавшегося в Москве знаменитостью. Его нарочновыписала и пригласила из Москвы Катерина Ивановна за большие деньги – не дляИлюшечки, а для другой одной цели, о которой будет сказано ниже и в своемместе, но уж так как он прибыл, то и попросила его навестить и Илюшечку, о чемштабс-капитан был заранее предуведомлен. О прибытии же Коли Красоткина он неимел никакого предчувствия, хотя уже давно желал, чтобы пришел наконец этотмальчик, по котором так мучился его Илюшечка. В то самое мгновение, когдаКрасоткин отворил дверь и появился в комнате, все, штабс-капитан и мальчики,столпились около постельки больного и рассматривали только что принесенногокрошечного меделянского щенка, вчера только родившегося, но еще за неделюзаказанного штабс-капитаном, чтобы развлечь и утешить Илюшечку, всетосковавшего об исчезнувшей и, конечно, уже погибшей Жучке. Но Илюша, ужеслышавший и знавший еще за три дня, что ему подарят маленькую собачку, и непростую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя ипоказывал из тонкого и деликатного чувства, что рад подарку, но все, и отец имальчики, ясно увидели, что новая собачка, может быть, только еще сильнеешевельнула в его сердечке воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.Щеночек лежал и копошился подле него, и он, болезненно улыбаясь, гладил егосвоею тоненькою, бледненькою, высохшею ручкой; даже видно было, что собачка емупонравилась, но… Жучки все же не было, все же это не Жучка, а вот если бы Жучкаи щеночек вместе, тогда бы было полное счастие!

– Красоткин! – крикнул вдруг один из мальчиков, первыйзавидевший вошедшего Колю. Произошло видимое волнение, мальчики расступились истали по обе стороны постельки, так что вдруг открыли всего Илюшечку.Штабс-капитан стремительно бросился навстречу Коле.

– Пожалуйте, пожалуйте… дорогой гость! – залепетал он ему. –Илюшечка, господин Красоткин к тебе пожаловал…

Но Красоткин, наскоро подав ему руку, мигом выказал ичрезвычайное свое знание светских приличий. Он тотчас же и прежде всегообратился к сидевшей в своем кресле супруге штабс-капитана (которая как раз вту минуту была ужасно как недовольна и брюзжала на то, что мальчики заслонилисобою постельку Илюши и не дают ей поглядеть на новую собачку) и чрезвычайновежливо шаркнул пред нею ножкой, а затем, повернувшись к Ниночке, отдал и ей,как даме, такой же поклон. Этот вежливый поступок произвел на больную даму необыкновенноприятное впечатление.

– Вот и видно сейчас хорошо воспитанного молодого человека,– громко произнесла она, разводя руками, – а то что прочие-то наши гости: одинна другом приезжают.

– Как же, мамочка, один-то на другом, как это так? – хоть иласково, но опасаясь немного за «мамочку», пролепетал штабс-капитан.

– А так и въезжают. Сядет в сенях один другому верхом наплечи да в благородное семейство и въедет, сидя верхом. Какой же это гость?

– Да кто же, кто же, мамочка, так въезжал, кто же?

– Да вот этот мальчик на этом мальчике сегодня въехал, а воттот на том…

Но Коля уже стоял у постельки Илюши. Больной видимопобледнел. Он приподнялся на кроватке и пристально-пристально посмотрел наКолю. Тот не видал своего прежнего маленького друга уже месяца два и вдругостановился пред ним совсем пораженный: он и вообразить не мог, что увидиттакое похудевшее и пожелтевшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и какбудто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки. С горестным удивлениемвсматривался он, что Илюша так глубоко и часто дышит и что у него так ссохлисьгубы. Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил: