было сейчас привозить. Что, мол, я буду с ним делать в ее отсутствие, если он занеможет? («не хочу месяцем расплачиваться за неделю»). Мерзавец…

Кроме того, конечно, доставил ей неприятные минуты, когда вчера вечером заговорил об О.А. А Алена сама вся как паутинка, вся на ниточке; очень ей и то и другое было, конечно, больно и тревожно услышать (особенно мой «рецидив» на тему Тиши), хотя и не показала вида. В 1.30 пошла в свой уголок поспать. Но опять грохот раскалываемого бута потряс дом… После обеда спал тяжко, гнетуще, почти так, как бывало в городе. Грызусь своей мерзостью… Разболелись нервы… Аля покормила кашкой Тишу. Коп позвал меня смотреть фильм о насекомых.

Аля села позаниматься. Когда вернулся к себе, прекратила: не клеится. Пошла гулять с Тишей: дождя нет, посветлело, тихо. А я сел и хоть с трудом, но записал вчерашний и сегодняшний день, до сих пор. Сейчас 5 час. 30 мин. Предзакатный час сидели у дома с Копом и Бобом.

Вечер провели у Волчонков: сначала на пирогах с луком (по случаю Дня медиков), а затем у телевизора на «Дон Кихоте». За всем тем, что было на экране, передо мной (вернее во мне) проплывали вереницы людей, образов и тех минувших «Дон Кихотов», того целого мира, что давно минул, «претворившись» в сегодня. <…>

20 июня.

Воскресенье. Дождь с ночи. Аля затопила печь. Я полеживаю. Всякие мелочи: выдал Але денежки. Она у Копа уплатила за всячину. Читал газеты и т.д. и т.д.

В 3 час. посветлело, выглянуло яркое солнце. С 5.30 до 8 обретались на лужайке: то у черемухи, то у сарая на припеке. Прилетают горихвостки! Курсируют вокруг и Волчонки. Но Аля правильно заметила: как-то все устоялось и притерлось и толчея как-то перестала быть толчеей. Как-то стало семейно, общо.

Долго мучился вчерашним своим безобразием. Разбирался: что, откуда. 1) Как вообще я мог допустить какую-либо претензию, будучи тем, чем я являюсь??? Что заставило «забыться»? 2) Вспомнил, что не раз мелькала мысль о том, что Алин приезд на время, будучи связан с отъездом обратно в город, может нарушить мое хоть и напряженное, но все же довольно стройное Бытие здесь. 3) Ловлю себя на том, что последние 2 дня, когда вспоминаю о близком отъезде Али, сердце аж останавливается на миг, холод пробегает по спине…

Вот отсюда и вчерашний вечерний прорыв, и «боль нервов», и пр. Помнить: не допускать никаких «отрицательных» эмоций, а тем более их выражений.

Только Добро к Але, только забота. Только Любовь к ней.

4) Может быть, не надо из общения с человеком создавать «самостийного» дела, но общаться с человеком, только когда есть дело? Вряд ли это возможно… Да и вряд ли нужно?.. Да и в каком смысле это «дело» понимать?

Но Але всего этого объяснять и не надо: она все понимает сама.

21 июня.

Понедельник. Проснулись: пасмурно. С 11 пошел дождь. Как быть? Как добраться до автобуса? Звонил Куртынину — нет дома, нет на месте. К разлуке приплюсовалось еще и волнение. И еще какое… К счастью, в 12.40 дождь перестал. Пошли пешком. Я нес чемоданчик, что заставило всю дорогу Алю бояться за мои силы и уговаривать отдать ей чемоданчик. Кончилось все удачно. Около Болотина подвернулось такси, на котором Аля и уехала. Прощаясь, несмотря на тяжкое утро, оба сияли…

Пошел к Гликману и — в состоянии расслабленности и реакции — сидел у них до 4-х. Он проводил меня до школы. Опять дождь. Домой я пришел в 5 час. После обеда и сна ткнулся сидеть к Копелю. Перед перспективой бесконечного вечера без Али, принял приглашение к ним на ужин с водкой… Кончилось все сравнительно прилично, но с непривычки чуть-чуть все же не перешел «грань». И самое печальное — это курил. Комментарии излишни… Аля звонила часов около 7-ми. У нее благополучно, но все еще находится под впечатлением от моего утреннего волнения по поводу транспорта (не учла его «подготовленности»).

Вечером перед сном с Копом слушали Восьмую Брукнера и Пятнадцатую симфонию Шостаковича! (1 и 4-ю части.)

22 июня.

Вторник. Конечно, пробуждение соответствовало моим вчерашним «подвигам». Опять серо. Дождит. В 11 час. сел «записываться». Т.М. топит большую печку. В 12 часов явление Никитина по поводу свалившихся на него бед.

Опять записывал. Пришел Копель в новых штанах. 3 час. — обед. После обеда наконец «дописался» до сих пор: 3.30 дня.

После обеда — печальная дрема. В 6-м часу тихонько обошел участок. Посидел на Кисанином пеньке, постоял у ворот… Щемяще грустно. Вот: и человека нет, и дела нет. Ни дела «общения» и никакого вообще (?!). Дома встретил Тишу, который до этого весь день спал у Али под одеялом. Вышли с ним на улицу. Но гуляет он плохо. Сидит под скамейкой. Даже в сирень не идет.

В 6 часов звонок Али. В городе холод, того гляди пойдет снег. Завтра будет на концерте Максима [Шостаковича]. (Приедет Ирина.) В четверг начнет репетировать с Ген. Рождественским. Рассказал о Никитине.

На диване с Тургеневым и Тишенькой. Вернулась откуда-то Т.М. Топит плиту: очень свежо в доме. После чая опять с Тишей и Тургеневым. Т.М. без конца брякает и елозит в кухне (затеяла мытье). 10 часов. Небо в тучах. Быстро потемнело. Прошумел очередной дождь. Перед сном очередной «шип» на меня Т.М. за проверку куриных ошметков на Тишиной тарелке. А у меня (естественно) не получается игнорирование: всего бьет дрожь.

23 июня.

Среда. Проснулся ровно в 9. За окном яркое солнце. После завтрака посидел немного у сирени. Тиша вылез тоже под крыльцо. Ветер все еще ледяной. В голубом небе наползают с моря тонкие чешуйки. Побрился. И опять лег в свой угол, ушел в сон… Около 12-ти выпил какао, посидел на крыльце с Копелем — холодно. Пошел записал дни — до сих пор. Сейчас 1 час дня. Тиша опять под одеялом у Али. Тоже, видно, «ушел» в сон.

Заходил Копель, попросил тетрадку. Заходил и я к нему — взял газеты. Читал. Выходил «к горихвосткам». После обеда сладкий сон в спаленке. Тиша — все под одеялом у Али. Пробуждение в тишине, в залитой солнцем келье. Тишкина заспанная рожица мне навстречу; 4.30 часа дня. 5–7 с Копелем были на реке: лодки наши выкрашены, причалены, покачиваются на воде.

Приехала Фира из Ленинграда, передала привет от Али. Но звонка от Али сегодня не было.