После обеда сон. Проснулся: Аля с Копом на досках за воротами. Посидели все (всей «семьей») на лужайке. Зябко очень. Дома — вдвоем на диване. Аля с моими «невыразимыми» (резинки меняет). Я — опять дремлю. Тут же и Тиша.

7 часов. Простокваша. Аля ходила за песком для Тиши, носила птичкам хлеб (из залежей Т.М. в буфете). 8 часов «интонационное» столкновение (?!) Али и Т.М. на тему укропа. <…>

Читаю Булгакова.

Перед сном внезапное и болезненнейшее выяснение «произвола» Т.М. Вопрос: от дурости или нет? Моя двойная боль за Алю… Лег спать, не знал, как и начать ночь.

3 июля.

Суббота. Ясно, холодно. Встали более или менее нормально. После завтрака я спасся <…> в дрему. Проснулся, вышел: Коп, Рензер лепят стенку; Алена за сараем мастерит подпорки для «ягодных» кустов Муськи. В общем, весь день с перерывами на обед и мою дрему, все всё время бытовали на лужайке.

Приходил фотограф — снимал Стаську; приезжал Олег [Богданов] — снимал Лизавету. Долго сидел со мной и Алей; милый, умный, единомысленный, близкий. Снял и нас порознь, а меня — с газетами (!) в руках.

После обеда Алена закончила подпорки. Ускоренным темпом, напряженнейше работают горихвостки. Грустнейший, патологически уязвимый Боб качает на качелях Стаську. Рензер укладывает последнюю черепицу на Муськину «стенку»; при всем и при всех присутствует и Т.М.; «девочки» подвязывают к колышкам кустики земляники на грядках. Алена красненькая, прихватило ее солнышко крепко, обветрил холодный ветерок. Около 6-ти стало очень зябко. Пошли домой. Я — на диване, рядом со спящим в уголке Тихоном, записал вчерашний и сегодняшний день. За окном тихий, погожий вечер, 7 часов. Алена сидела в спаленке у окошка, а потом сказала: «дай полежу».

Пришла Фира, позвала к ним чай пить с пончиками. Алена уплела 3 пончика и исчезла! Пошла прогуливать Тихона.

Потом все собрались у телевизора, смотрели «Необыкновенный концерт». <…>

4 июля.

Воскресенье. В 11 пошли в церковь. Заходили на рынок… Виталий Лавров и его «наезд» на нас на Нурмэ. Когда пришли, служба уже кончилась. Подошли к кресту и остались на молебен. («Иго мое благо; Бремя мое — легко»). По окончании с Мотей [братом матушки] на скамеечке. Приходила Антонина Матвеевна и какая-то болтливая бабка 89-ти лет: пойдет на перевоз; живет в Венкуле. Плаксиво рассказывала про потерянных сыновей, с упоением про свое давление, про лекарства, коими лечится, бодро потопала…

Заглянули на море, быть сегодня там невозможно: такой шторм. Пошли по Айе. Прелесть ее зелени, заросших участков, ярких сочных трав, канавок, полянок (благодаря холодам, еще совсем свежим, почти весенним), старых и огромных берез, сосен, чащи одичавшего парка. Зашли к Синёвым: Александр Петрович с транзистором на солнышке. Антонина Васильевна — плоховатая, нервная, бледненькая.

После обеда и дремы начал читать «Чужак с острова Барри» Фреда Бодсворта. Аля на горке — в «пунхо» — сидит под сосной. Неподалеку Тихон: гуляют. К вечеру неважно у нее с головой: принимала раувазан. <…>

5 июля.

Понедельник. Дождь. Ненастье. Холод. Весь день дома. Много дремлю: и после завтрака, и после обеда, и еще когда придется… Остальное время неотрывно читал «Чужака»: прекрасная книга. У Алены плохо с головой, болит. Дремала на диване между мной и Тишей, принимала никошпан. После обеда зажужжала швейной машинкой: осваивает премудрость «пошива» фрачного галстука (?!). Было очень уютно спать под звук машины и Алино копошенье. Т.М. допоздна брякает в кухне: печется пирог. Атмосферка от нее сегодня несколько легче… Вечером Фира позвала на «17 мгновений весны». (Копель в это время с Фроловым в сумерках… прорезал в заборе к Фроловым дыру, якобы чтоб облегчить хождение в баню. К вечеру Алене с головой полегчало, несмотря на бесконечную необходимость, не теряя ангельского терпения, убеждать, переубеждать Т.М. (что купить, когда пойти, как солить суп, как кипятить, жарить, парить и т.д. и т.д.).

6 июля.

Вторник. Безнадежно серо, угрюмо, холодно и дождливо. <…> Завтракаем вдвоем. После завтрака записал дни. Алена перебирает ящики буфета в кухне, чистит мою походную фляжку и обмывает подоконник. (Сейчас 11.30 утра). 12 час. — я с газетами. Аля топит печку: «Хоть моросит, а все равно благодать», Я читаю «Чужака». <…> После обеда, почти час, все на сосновой горке. (Вылетели птенцы горихвосток; обнаружено в дровах гнездышко с одним бирюзовым невыведенным яичком.) Появление Копа и Стася с дороги, с одним масленком. Проверка шампиньона у калитки. Тут же коляска со спящей Лизаветой. Зацвели колокольчики, невзирая на ненастье. Опять заморосило. Зябко. Домой, в тепло. Я — читаю. Приход С. Кротова (приглашает на воскресенье; рассказы о новой его лодке и рыболовных принадлежностях; проблема картошки…). Ушел в 6.15. <…> А Тиша на прогулке. Скоро вернулся: не нравится дождь. Аля уселась против меня в кресло с французскими учебниками. Тишка — у нее на коленях. В 7.45 я закончил «Чужака». Очень, очень хорошая книга. 9.30 заходил Копель посоветоваться насчет подарка Кротову.

9.45 — кино.

7 июля.

Среда. Дождь. …Спали до 10-ти. Аля на велосипеде — на «промысел». Второе утро навалился на меня гнет молниеносно надвигающегося конца лета, хоть рыдай, хоть беги… Очень неважно с сердцем: какие-то дикие быстрые пульсы, ни с того ни с сего…

Дождь. Приехала Аля, нагруженная всяческим изобилием и впечатлением от старичков-эстонцев, от гигантских их свиней и т.д. Пришла тетка — страховать имущество. После обеда с Алей на диване долгая беседа о велосипедах (четырехколесных (!) и электромоторах для лодки). Эх… эх, я-то тут… а Алеша, еще молодая, как ребенок, ей хочется всего, и вот захотелось стационарный мотор для лодки…

5 часов, пили какао. 5.30 появился Стась за конфеткой. А в 6.30 явилась, наконец, Иришка-«плоскодонка», жалится, еще не устроенная, умотанная, но, как всегда, достойная и выдержанная… не то что я. В 9.20 была 3-я серия «17 мгновений весны».

8 июля.

Четверг. 11° всего. Но ветер изменился. Тучи поднялись. Просветлело. Утром записал дни. Заходил Коп, принес старинный складень. Часок, до обеда, на сосновой горке втроем. За эти дождливые дни высыпали разные цветочки: льнянка, хлопушка, всякие колоски, вероника, клевер красный, лютики, еще какие-то желтушки. У Кисани Аленой посажен кустик чернобыльника и еще какой-то желтенький цветочек; оба как будто не вянут. Сладостно и печально напевал вдалеке черный дрозд.

…Хоть это и мелочь, но коляска с Лизаветой упорно ставится под нашей верандой… В 6.30 Коп и Стась у нас. Стась, конечно, с