С Ириной Шостакович — все в порядке; виделись с Алей дважды. 2) Была на кладбище. 3) Приедет 30-го. 4) Наших «непроходных» — чуть ли не 15 человек <…> 5) Д. (Стрижева) бездействует.

После разговора поцеловал Фиру. Ибо молчаливое ее сочувствие по поводу моего волнения из-за отсутствия Алиного звонка — просто удивительно!

Телевизор: Кинопутешествие. Древние памятники Осетии.

Вечер, как вчера: в тишине, с Толстым и с Тишей рядышком. Заходил перед сном Коп.

28 июня.

Понедельник. После завтрака — Тиша на моей постели, я на Алиной. Сладко дремали (но, к сожалению, у Тиши опять боли в животике…) 11–12 записал вчерашний день и до сих пор. Утро, как вчера, жаркое и ясное, но ветерок к полудню натянул тонкую хмарь.

12.30 — к Синёвым; Антонина Васильевна успокоенная. Александр Петрович работает. Был у нее несколько минут.

Когда шел к Синёвым, на углу Карья, против пионеров, старушка около тяжелой авоськи отдыхает, держась за забор…

На пляже довольно многолюдно. Ветерок здесь тянет неуютным холодком. Море опять зеленое, но шумное, в гребешках. Встреча с Верой Евгеньевной. <…> Зашел к Гликману.

Его опять нет. И опять Таисия одна в своей «певучей» многозначительности.

По дороге домой — приложился к Камню, что положен на фундаменте дома Игоря Северянина. (Я и не знал до сих пор, что он есть…)

После обеда и сна — на веранде с Буниным. Синее небо, но бушует штормовой ветер. Сосны гнутся, извиваются, как водяные растения в бурном потоке. Очень холодно. И солнце какое-то (не по времени дня и не по времени года) низкое, косое, слепое и будто не греющее…

Так и просидел дома весь остаток дня, читая Бунина и с ощущением приближающегося часа появления Алены. Перед сном заходил Коп. Прослушали по его просьбе 2 раза (!)

1-ю часть Пятнадцатой симфонии Шостаковича.

29 июня.

Вторник. Ветрено. Пасмурно, затучено по-осеннему, холодно (14°). После завтрака, как всегда, спали с Тишей.

Т.М. ушла «на промысел» в лавки. В тишине без нее выпил кофе, записал день до сих пор. Приглашал Кои ехать в Нарву: едут с Муськой за бегониями. Отказался. Выпили кофе у него на веранде. В ожидании обеда внимательно и с интересом читал газеты. После обеда и дремы — на воздух, на лужайку. Безоблачная синь. Яркое жаркое солнце. Но ветер очень холодный. Устроился в заувье около стаськиного песка у времянки (около меня цветущий крохотный кустик жасмина: горихвостки; Фира полет «огурцы»; Муська около ирисов; зеленая самочка клеста прилетала; Тиша на прогулке под кленом; паника и руготня по этому поводу у дроздов). В таком контексте никто не мешал друг другу и было мне хорошо сидеть — вроде бы в своей семье.

О тупике в судьбе ЗКР и неизбежность мне на него так или иначе реагировать в ближайшем будущем…

С 6 до 9 читал Булгакова «Белая гвардия». Ужин с Копом у нас. Т.М. еще долго брякала посудой. Тиша убегал в кустики, но не исчезал. Наконец, часов в 10, в тишине, тепле и укутности остались вдвоем. Двери заперты, окошки занавешены. Господи, помоги мне!

30 июня.

Среда. 8 часов утра. Встали с Тишей. Безоблачно, холодно. После завтрака дрема и запись вчерашнего денька (сейчас 11 часов утра). 2 часа сидел у клёника. Копель со шлангом поливает. Стаська с ним. 2 часа сидел на лужайке. Копель стрижет газон, поливает, полеживает около меня. После обеда только вышли с Копелем на «парадное» крыльцо, как подъехала болотинская «Победа», а в ней засияла Алина мордашка. Навезла 3 коробки продуктов. Разобрала их, часть подарила Копам. Вдруг вспомнили: сегодня день рождения Анны Максимовны. Надо зайти. К счастью, подвернулась дочка Флаксберт на машине, подвезла. Домой пешком. Сумерки. Капает дождик.

1 июля.

(Июль…) Четверг. Ясно. Холодно. Очень ветрено. Дал Алене выспаться: лежал и кочумал. После завтрака довольно долго на солнышке, на крыльце. Аля говорит, что даже шевельнуться не способна; легла и спала до 3.15 (слава Богу!). Я тоже поспал, но недолго, встал и читал Булгакова. После обеда сидели тихонько в комнате. Приход Стаськи и серия его мизансцен, связанных с «выпросом» ирисок.

В связи с ветром пошли с Коппом на реку проверить лодки. Оттуда — в обувной магазин, купили резиновые сапоги. Дома застали всех на лужайке. Тут же Тиша. Тут же и горихвостки с гусеничками в клювиках и тревогой в связи с присутствием Тишки. Ко всеобщему удовольствию, напялил новые резиновые сапоги и проверял их в Стаськином бассейне.

Простокваша. Вечером — рядышком на диване. Читаю Булгакова. Разговариваем. Когда легли, Аля: «Столько спала сегодня, а вот опять хочу спать». <…>

2 июля.

Пятница. Знаю, знаю, теперь покатятся дни друг за дружкой, как горох — и не уследить… Под горку, под горку… ох, Господи! В 9 тихонько выбрался из спальной. К неудовольствию Тиши, запер дверь. Позавтракал с Т.М. Сел на крылечке. Заспанная Алена вышла в 10. После завтрака выдавала мне белье, делала кровати, чего-то копошилась у шкафов. Я, «отсиндромив», записал дни. 11 часов. День опять сияющий, но, увы, опять очень холодный и ветреный. Але захотелось идти. 12–3 час. вместе круг: к Лидии Александровне (ирисы всех цветов; дальняя грядка, в конце огорода переходящая в бурьян и крапиву, — заповедное и все «живое» царство детства); мимо Розановых, доска на веревке — «общественные качели»; мимо «Раковой шейки», встреча с Пигулевским (новость: в березовых лесах появились грибы); в винный магазин: нет ли хорошей водки, в хозяйственном Аля купила клей; <…> мимо Синёвых — пусто — к морю. Ветер здесь менее острый и резкий, более плотный и мягкий. Аля: «Ветер теплый» — и легла на песке. К последней лестнице. Аля: «Когда море в профиль, то видна несчетность все новых и новых катящихся гребней, все снова и снова возникающих и исчезающих…» Я сижу на коряге. На ее конце взад-назад ползает божья коровка. Море темно-зеленое, мутно-шоколадное на отмелях, накатывает и рушит грузные валы. Горизонт резок и чист. Над ним бледно-прозрачная голубая бездна, с тонкосизыми полосками тучек (рыбками)… Я: «Когда уедем, возьмем с собой песочка отсюда». Домой — по реке. Резко пригревает в спину солнце. Светлое стеклянное поплескивание волн у берега. Белоснежный пароход у пристани. Тихонько звучит с него полдневная безмятежная музыка. Родные уголки нагретой солнцем речной дороги. Но… бешено рычащее, пылящее черным прахом грузовичье. На ней присели у наших лодок. Потом против тралфлота. Аля: «Браво, Виктор Иванович!» (это по поводу лестницы: с