Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9 июля.
Пятница. Тамара Михайловна вышла, но голова все еще очень болит. В 10 часов Аля уехала на велосипеде за молоком. Дождя нет. Тихо. Тучи низкие с востока, но светло и воздух легкий, живительный и душистый. (Не удержался, сделал Лене замечание по поводу коляски под верандой… Очень плохо это. Прости меня, Господи… Идиот старый?..) Записал день; 11 час. утра. <…> В 12 часов Аля с Копом уехали «на Брускине» в Нарву. Вернулись в 1.40. Я в это время в дреме: Бог послал мне на этот раз дрему светлую и радостную. Выглядывало и пряталось солнышко, веяло ласковой чистотой с веранды, было тихо; и где-то перед мысленным взором плыли, как въяве, картины былого: Колокольной, Мелик-Пашаев в дирижерском классе, «живая» палочка Микеладзе… После обеда <…> Копель позвал: в леске — белка. <…> С востока продолжают плыть медленные свинцовые тучи, но дождя пока нет — тихо и не холодно.
Алеша взялась за разделку лосося, закончила в 8. Приехали Муська и Боб. На ужин Алена поднесла кусок лососины в собственном соку. 9.30 — кино.
10 июля.
Суббота. Солнце. Всё те же медленные тучи. Оба встали неважные. Пока я дремал и раскачивался, Аля сварила лососевую уху. Около 12-ти сообща поднатужились — «поползли» на море. По Лесной, по улице Карья («утюг» Бортниковского, любимая моя площадь), наискосок мимо «Колхозного» санатория. (На выходе к морю, на синем его фоне — куча бута. Алена: «Не удивлюсь, если эта куча окажется на нашем участке»), Пока шли, ветер сменился, и у моря дует холодненький свежий ветерок. Пошли к маяку.
Море полосатое: черное по горизонту, потом красноватое, сине-зеленоватое… небо синее, безоблачное. Посидели на досках на песке под маяком, пока не стали зябнуть. Гликманы, которые по телефону сказали, что тоже идут на море, конечно, не пришли. Домой — по улочке «Абрамидзе», мимо стройки (уже готовый скелет огромного фундамента; Аля влезла на него, разглядывала; и тут же около кустов большая синяя-пресиняя семья вероники), по улице Айя наискосок, тропкой, «нижним» парком — к Кургаузу. Отдохнули в тепле на солнечной скамейке. Пахнет свежескошенной травой. Ходит субботний народ. <…> Домой, не торопясь, мимо лагерей. Шлось значительно легче. И меньше отдышка, и Алене с головой лучше.
Дома — Алена и Т.М. срочно накрывают на стол на веранде: сегодня Алена угощает весь колхоз лососевой ухой в честь просроченного моего дня рождения. Уселись: все Волчонки, мы, Иришка и даже Стась. Очень получилось хорошо — в тепле на ярко залитой солнцем веранде. Все были веселы, поедали с аппетитом все изобилие, которое выставила Аленушка.
После обеда я тут же остался спать в шезлонге. Проснувшись, застал всех бабок и приплод у веранды на припеке. Потом сидели у вишенки. Я с биноклем глядел на своих «мухоловочек», охотящихся в косых лучах солнца в сосенках у забора.
Нежданное появление семьи Янсонсов. Как ни странно, получилось это даже приятно и никаких отрицательных эмоций во мне не породило. Как-то просто и по-близкому посидели, толкли, конечно, все наболевшее. <…> Я со стороны слушал и помалкивал… все же это люди отнюдь не чужие. Алеша и их уложила на обе лопатки своей ухой. Уехали в 10-м часу на двух машинах в Тарту (едут дирижировать в Ригу…). Арвид, уходя, сказал, что у нас «хорошая аура». Кончился вечер «17-ю мгновениями весны».
11 июля.
Воскресенье. Встали хорошо, бодро. Ясно, солнечно, тепло. Аля сразу после завтрака на велосипеде к своим старичкам за молоком, я записал дни. У Копа в гостях некий Санька — гигант, принимавший участие в постройке нашего дома.
Аля вернулась от старичков, и мы попросили его отвезти нас в луга, что вдоль нарвской дороги. Очень давно хотелось побывать там. Высадил он нас у хутора, который на траверзе «Шести тополей». Домой оттуда шли лугами. Провели там с Аленой почти 3 часа. Счастливые часы. Тропкой служила старая колея грузовика; мерцающее перешептывание колосков тимофеевки; курчавая, тенистая, сочная глубина клевера; многообразие оттенков желтых цветов: медовых золотых цветочков вроде сурепки, желтого горошка, темно-желтых ромашек; семьи белых развесистых ромашек, хлопушек; ярко-лиловые полосы колокольчиков; рыжие пятна молодого щавеля, тесные толпы лаково-солнечных лютиков; изредка — бездонная синь васильков. Долго сидели у кустика бредины [ракиты], утонув в естественном парнике трав, дышащих теплой, нагретой солнцем влагой, насыщенной бесчисленными ароматами меда, тонкой горечи земли, простора. Мертвый крот на тропе. Видели нескольких жаворонков. «Причастились», — сказала Аля. Но насекомых почти нет!!!
Прошли кладбищем. Впереди приглянулась серая старенькая скамеечка. Подошли. «Скипин!» — сказала Аля. Побыли с ним… Вдалеке, меж крестов, медленная фигура Веры Александровны,
Дома в 3. По стакану молока с хлебом. Дрема сладчайшая на диване. В 4-м часу Сергей — за нами. И с 4 почти до 9 у него — застолица. Милые все люди, но я сидел, как всегда, изнемогая… Давно уже потерял я способность контактировать… а уж нынче так особенно и… окончательно.
Домой, втроем с Копом, — пешком. Шлось, несмотря на водку (правда, в очень малом количестве), весьма прилично. Успели ко второй половине кино.
12 июля.
Понедельник. Петров день. Проснулся рано. Надо было пойти в церковь, но не собрался: Алю не хотелось будить. За окном серо, неуютно; вялость, леность и убогость напала… не пошел. После завтрака потянуло лечь. Аля уехала навестить Анну Максимовну. Вернулась только в 3-м часу. После обеда опять дремал. Аля на веранде засела за швейную машинку — перелицовывать юбку. Я тоже вылез туда с Булгаковым. Заходил Коп, Стась по конфетным делам, Фира. Мы с Копом даже глотнули сухого вина… (Аля ничего не сказала?!) На веранде зябко… Погода холодная, хмурая. Так и протянулся день пустехоньким… (К тому же вокруг Т.М. опять заиграли «спиральные зарницы»… даже по адресу Алены!) Вечером кино. В 12-м часу, когда уже легли, Болотин привез мешок картошки.
13 июля.
Вторник. Тяжело спалось и пробуждение — холодное, почти черное, как бывало в городе… (Ну да! — близится все…) Сквозь шторы сквозит золото безоблачного, тихого утра, которое на поверку оказалось очень холодным и ветреным, с непонятными,