17 июля.

Суббота. Ночью сильная, короткая гроза. Утро встало теплое, парное, в белесой, просвеченной солнцем облачности. С 11 до 3 были у Иришки. Сидели в благословенном саду Лидии Александровны. Был Андрейка. Пришла и сама Л.А. в голубом летнем платьице. Я пил чаек, состряпанный Пришей.

Дома после обеда и сна сидели с Алей за забором у калитки с Тишей, потом на веранде (листал Булгакова). Хмарь на небе все густела и темнела, пока к вечеру не обернулась дождем. «Копельё» отправилось праздновать серебряную свадьбу Фарберов (!!). Алену рано потянуло в кровать. Легли около 11-ти. Вставал около 2-х. Ночь темная-претемная, затученная и безмолвная.

18 июля.

Воскресенье. Серо. Тихо. Дождь. Неодолимая сонливость. После завтрака спал с Тихоном у Алены в углу. Потом на диване около Алены, которая перешивает юбку.

В 12 с трудом сел за запись дней (с 15.VII). Закончил в 2.30. Алеша — пошла легла: очень болит брюшко. За окном светло-серая слепая гладь неба, тишина и отвесный дождик. До обеда читал газеты. После обеда их получила Алена, а я поспал на диване. Потом посидел в кресле у окошка в спальной: смотрел, как в лесу поднимается, синеет и густеет туман, как срываются с иголочек хвои светлые капли, как пичужки перепархивают под дождем.

Перебрались на веранду. Аля — с французскими учебниками, я — с Булгаковым (грешно с моей стороны читать его для заполнения времени, а не специально…). К вечеру дождь перестал, а в 7 часов появились Гликманы. Сидели долго. До 11-ти. Уже совсем смерклось, когда ушли. Было просто и ненатянуто.

19 июля.

Понедельник. У меня «черное» и холодное пробуждение… За окном серо, тихо, но дождя нет. В душе — очередная безнадежица… Сижу сложа руки на веранде; Аля уехала к старичкам за молоком. К 12-ти приехала с добычей: в дальнем магазинчике «оторвала» хорошее мясо и какую-то особую колбасу (!). Приехала довольная и бодрая! Попросил ее дать мне еще раз поесть: получил лососину… (второй завтрак). Пришла Т.М. Тоже с добычей: половиной индейки. Я еще раз лег спать, а хозяйки занялись распределением добычи на хранение и потребление. Потом сидели на веранде. Появление Брагинца с рабочими на предмет ликвидации (пробивания) в люке дна. Дренажи не работают. Потом посидели у черемухи — любовались на начинающий становиться уютным и укутным наш уголок. Зеленеющую лужайку, повитый плющом сортирчик, окруженный частенькими, пушистыми сосенками, уголок забора, тропку, уходящую за угол.

После обеда спал у себя до 5-го часа. Встав, застал Алену у люка, рьяно помогающей дядьке, поднимающему из люка ведра с осколками бетона…

Долго сидел у большого клена, наблюдал житье нашего участка. К Але с доверием подошла мама неполноценного мальчика, которого Аля не шуганула, а, наоборот, как она умеет, приветила. Пришел и Юмка на нашу дорожку, улегся, дружески издали поглядывает на меня. Тихое солнце. Легкий северо-восточный ветерок. Голубое небо. Воздух мягкий, ласковый. Веет ароматом жасмина, влажной травкой. Носятся в вышине стрижи.

Незаметно прошло время: 6 часов. Пришел Коп. Включился в чистку люка. Я поел простоквашу. Сел записал дни. 7 часов вечера. Вечером втроем у Кисани. Аля тихонько постучала по сосне, позвала… Тиша в можжевельнике совсем рядом, сидит, чутко оглядывает, «вникает» в вечернюю тишь. Розовый огненный глаз солнца в соснах, сияние зари. (Дома Тиша, усталый, сразу уснул «без задних ног».)

20 июля.

Вторник. Бархатное утро. После завтрака я — под сиренью, Аля — за головомойкой. Пришла около меня сушить. От стриженной Копелем лужайки наносит тонкий запах сена. Тишь. Благодать. Сижу, в бинокль наблюдаю жизнь семейства голубей на дальней соседской крыше. В 11 часов — к Лидии Александровне. У нее Вера Александровна. Ее (Але) «кошачья новелла» минувшего года. (О киске, стучавшей «кулаком» в окно). Пришла с моря приехавшая Наташа с Андрейкой. Сидим с Ириной и Л.А. под навесом у сарая. Потом все перебрались в тень к сирени. Счастливое блуждание по нагретым огородным уголкам. Заглянул в сарай: чудесным образом пахнуло моей сундуковской избушкой… [в Тверской губ.].

А на горизонте над заречьем грудятся медленные кучевые облака. Сидели до 4.30. Обедать пошли к нам вместе с Ириной. После обеда и дремы нашел Алю и Иришу (лежащую на раскладушке) на веранде. Приходил Коп со Стаськой по конфеты. <…>

21 июля.

Среда. [День Казанской иконы Божией Матери]. Вышли в 10.15. Были на месте в 10.45. День знойный.

В церкви народа много, не продохнуть. Я немножко постоял и вышел сидеть на скамеечке. На крылечке — мой старичок, усач. Подсел Круглов. Бабка с внучонком — ждет причастия. В церковь я больше не входил: только подошел, слушал в щелку дверей «Верую» и «Отче наш». Алена наоборот: вошла, поставила свечечки и долго, до самого крестного хода, оставалась в церкви. Только на минуту выходила, присела на крыльце — «посмотреть, где ты»… «Приходишь невесть с чем и невесть где находишься. А потом — сосредоточишься и себя не ощущаешь: надо стоять — и стоишь; слушаешь, участвуешь». «Когда ставила свечечки, так они так трепыхались, — думала, погаснут…» «Батюшка молодец! Смело, ничего не боится. Возглашает прямо на весь мир!» (Это она о батюшке, как тот молился во время крестного хода: «Пресвятая Богородице, спаси нас!») Солнце золотило скромную желтенькую ризу батюшки. Сияло на лике Иконы Божией Матери, озаряло тесную кучку молящихся, с пением бредущих вокруг церкви. Хоругви и крест в руках Моти. Капельки святой воды и до меня долетели все же… После службы — с Алей на скамеечке. Подошла с просвиркой в руке: «Это мне Божья Матерь послала! я подошла к кресту, поцеловала, поздравила с праздником, а он — ручку в карман — и сунул мне просвирку» (Едино понимаем себя, — каждый в своем одиночестве).

Потом Алена уснула, а я дремал в кресле под сиренью. Через часок появилась и Алена. Сидели там долго, до самого вечера. За это время: роились, летали в поднебесье стрижи. В полной тишине, медленные, с юго-запада ползли разрозненные тучи. Фира тютькалась со Стаськой, а Лена с Лизухой: «Вот так, вот так, вот так…» Потом Лена вычерпала и вымыла Стаськин бассейн. Появился Копель: сначала сновал с лейкой, сопутствуемый Стаськой, у которого в руках тоже была маленькая красная леечка с водой (которой он брызгал). Потом возил плиты к веранде, которыми на нашей половине будет выложена дорожка. Подо мной прорвался шезлонг, и я провалился насквозь, к великому