— Он кончил, — пробормотал Верней, извергая своесемя в задницу Доротеи, — вот я и вдовец…

— Надеюсь, — заметила очаровательная супругад'Эстерваля, которую, не переставая, ласкала Марселина, — и нам остаетсягорько жалеть о том, что мы не присутствовали при ее кончине.

— Возможно, я получил бы меньше удовольствия, —сказал Верней, — потому что наизусть знаю такие вещи… А так я дал волюсвоему воображению, и оно меня не подвело…

— Ах, друг мой, — произнесла новая подругаВернея, — то, что ты говоришь, мне очень нравится: я без ума от твоеговоображения и надеюсь, что мы вдвоем будем творить большие дела.

— Да, — откликнулся Верней, — но только сусловием, что я буду вам платить… я осыплю вас золотом; может быть, без этого яне испытывал бы к вам никаких чувств. Кстати, помните, дорогая, что эти деньгидолжны употребляться на распутство, вы будете распалять меня рассказами озлодействах, которые оплатили моими деньгами, чем ужаснее они будут, тем большеновых подарков вы будете получать.

— Клянусь своим клитором, — отвечалаДоротея, — из всего, что ты от меня требуешь, это условие нравится мнебольше всего, и отказаться от этого я не в силах. Деньги для того и существуют,чтобы покупать на них удовольствия.

— Я ценю их только как орудие для преступлений иудовлетворения страстей; если бы, к моему несчастью, у меня их не хватало,признаюсь, что я бы пошел на все, чтобы раздобыть их.

— Что я слышу! Ты стал бы воровать?

— О, я стал бы делать еще худшие вещи.

— Как я тебя понимаю, Верней! Я чувствую, как пылаюттвои чресла; ты снова должен излить сперму.

— Давай придумаем что-нибудь новенькое, мой ангел.Ступай в комнату своего мужа: я слышу, что он все еще развлекается там; пустьДжон сношает тебя на трупе моей жены, и вы оба кончите… Джон и ты. Потом тывернешься, залитая спермой и кровью, я приласкаю тебе зад и чувствую, что этавыдумка доставит мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Но запомни… хорошенькозапомни одну маленькую формальность, которую ты должна выполнить… Смотри,Доротея, как твердеет мой член при этих словах! Так вот, пока ты будешь вкушатьблаженство на гигантском копье Джона, ты должна кричать во все горло: «Верней!Верней! Ты стал вдовцом и рогоносцем! Только что мой муж убил твою жену, а я… ятебе изменяю…» Да, мой ангел, да, ты будешь орать во всю глотку, а потомпосмотришь, в каком экстазе я буду от этих слов.

— О Верней, какая прелесть! — не выдержалаДоротея. — О милый Верней, какое у тебя воображение!

— Оно насквозь прогнившее, оно грязное, но чего тыждала от меня, дорогая? Если разврат погубил меня, пусть вернут меня к жизниего радости.

Каково же было изумление Доротеи, когда она обнаружила, чтосовсем рядом, за стенкой, Брессак и Виктор только что сообща совершилизлодейское убийство! Ей дали знак молчать, но вместо Джона в ее задницу вторгсяВиктор, и в момент извержения маленький злодей закричал:

— Это я, отец… это я убил твою жену, это я наставляютебе рога!

Верней вздрогнул и поспешил в комнату д'Эстерваля,возбужденный как застоявшийся бык. Ему показали тело его супруги, вернееокровавленные останки несчастной женщины, испустившей дух в результате пыток, окоторых даже страшно рассказывать. Верней овладел сыном, который, как известно,сношал в этот момент Доротею; Брессак совокуплялся с дядей, Джон содомировалБрессака; Марселина орудовала хлыстом, подбадривая участников этой потрясающейоргии; она стихла только для того, чтобы возобновиться в новых формах ипродолжаться до появления дневной звезды, которой предстояло осветить, наконецсцену расставания наших героев[61].

Нетрудно представить, что расставание сопровождалось самымигорячими заверениями скоро встретиться вновь, каждый дал слово и отправилсясвоей дорогой.

Жернанд провел несколько дней в замке новой супруги, затемувез ее в свой. Мадам де Вольмир не могла поехать с дочерью: скрученная подагройи ревматизмом, она не покидала своего кресла, поэтому Жернанд, завладевдевушкой, скоро изолировал ее так же, как и прежнюю жену. Только вместосумасшествия стали поговаривать об эпилепсии, о том, что за молодой графинейследует строго присматривать, что ей необходим покой; мать несчастной, женщинанебогатая и осыпанная милостями Жернанда, не осмелилась проверить, слухи обрелисилу фактов, и распутник стал спокойно наслаждаться с новой жертвой теми жеудовольствиями, которые свели в могилу предыдущую.

В разгаре этих событий и замыслила Жюстина побег и, конечно,она осуществила бы его незамедлительно, если бы не надежда, что ей большеповезет со своей второй хозяйкой, нежели с той, которой ее лишила жестокостьэтих чудовищ. Мадемуазель де Вольмир, девятнадцатилетняя девушка, еще болеекрасивая и нежная, чем прежняя госпожа, настолько покорила Жюстину, что тарешила спасти ее, невзирая на грозящие ей опасности. Прошло около шести месяцевс тех пор, как коварный Жернанд начал приучать к своим омерзительным прихотямэто кроткое очаровательное существо, приближалось время года, когда следовалоожидать нашествия всей злодейской шайки, и Жюстина, поколебавшись, открыласьсвоей несчастной хозяйке: она сделала это с такой прямотой, с таким желаниемразбить ее оковы, что та поверила ей.

Они договорились сообщить матери о жестокости графа.Мадемуазель де Вольмир не сомневалась в том, что женщина, давшая ей жизнь,несмотря на недуг, тут же поспешит на помощь к дочери. Но как предупредить ее?Привыкшая преодолевать преграды, Жюстина на глаз измерила высоту террасы — неболее тридцати футов. Ее глаза не встретили никакой внешней ограды, и онарешила, что окажется на лесной дороге, как только переберется через стену.Мадемуазель де Вольмир, приехавшая в замок ночью, не могла ни подтвердить, ниопровергнуть ее предположение, а в отсутствие графа Жюстина, бывшая подпостоянным присмотром старух, не имела возможности произвести разведкуместности. Итак наша храбрая и верная подруга решилась попытать счастья.Вольмир написала матери достаточно убедительное письмо, чтобы разжалобить ее ипобудить тотчас поспешить на помощь своей несчастной дочери. Жюстина спряталаего на груди, затем с помощью связанных простыней спустилась к подножиюкрепости. Но что с ней стало, великий Боже, когда она обнаружила, что оказаласьв парке, окруженном высокими стенами, которые были прежде не видны из-замножества густых деревьев; эти стены высотой тридцать футов, толщиной три фута,были утыканы битым стеклом… Что же предпринять? Вот в таком отчаянном положениидолжен был застать ее приближавшийся рассвет. Что о ней подумают, увидев ее втаком месте, где она могла оказаться единственно с намерением бежать? Развеудастся ей укрыться от ярости графа? Никакой пощады нечего было ожидать отэтого дикого вепря! Он насытится ее кровью, она не сомневалась в этом: такуюкару он ей обещал… Возвращение было невозможно: Вольмир сразу убрала связанныепростыни; стучаться в двери — значило наверняка выдать себя. Каким-то чудомнаша бедная Жюстина не потеряла голову окончательно и не сдалась на милостьсвоего отчаяния. Если бы только она заметила хотя бы искорку жалости в душехозяина, возможно, надежда бросила бы ее навстречу опасности, но это был тиран,варвар, монстр, презирающий женщин, который давно искал повод расправиться сней, выпустить из нее всю кровь капля за каплей, чтобы посмотреть, сколькочасов она будет умирать от этой пытки — разве можно было рассчитывать наснисхождение? Не зная, что делать, окруженная со всех сторон опасностями, онасела под деревом, молча отдаваясь на волю Всевышнего. Наконец забрезжило утро,и первое, что бросилось ей в глаза, был сам граф. Он вышел для того, чтобыподстеречь мальчишек, которым он молчаливо позволял собирать ветки в своемпарке, а потом с удовольствием заставал их на месте преступления и избивал докрови. И в этот раз его экспедиция увенчалась успехом: он поймал одноговоришку, порвал несчастному ягодицы и прогнал прочь увесистой палкой, и тут онувидел Жюстину: ему показалось, что он столкнулся с привидением… Он невольноотпрянул. Редко храбрость входит в число достоинств злодея. Жюстина поднялась,дрожа всем телом, и снова упала в ноги злодею.