Тихое озеро отпал. Все же решили пойти куда-нибудь: перемогаясь, потихоньку пошли лесом к гадючьей повертке. В лесу — немой, неподвижный зной. Рои мух. Отсиживались на повороте, свернули к Сергею (Кротову). У него отдыхали в знойной тени яблонь. Валя поила смородиновой водой, знакомила со своими курами и мощным петькой.

Уходя, полежали вместе с подъехавшим Сергеем на опушке, против его гаража. (Краса трав лесных в солнце, лак березки.) На море густой запах водорослей. Тут немного легче: ветерок хоть и теплый, но обвевает.

Пообедали Алькиными запасами. Туча с дождевыми космами… гром. Закапало. Непрерывный рокот грома. Пошли к батюшке и матушке. Ее нет: на похоронах сестры. Он на крылечке с какими-то гостями из Таллина. Подошел к калитке. Поцеловались. Внезапно дрожащий голос, слезы его: «Два дня не ел…» — старенький, старенький.

Долго сидели в беседке над прудиком в парке. Дождь разошелся. Запрыгали по воде пузыри, сверкая на солнце. Женщина с мальчиком бросают хлеб в воду. Плещутся, хватают его, пускают круги рыбки. Трое мальчуганов, невзирая на спорый дождь, путешествуют на плоту — высаживаются на островке.

Домой мимо почты, налево, мимо нового здания санатория на Горную. (Встреча с Павлом Яковлевичем — почтарем. Идет на костылях. «Нет, пора отдохнуть…») Мимо Иришки и цыган — домой. Т.М. в прострации. Выпил пива. Поели что Бог послал (тресковую печень). Долго отдыхали: Аля в моем, а я — в ее уголке. Проснувшись, не торопясь беседовали. На веранде: демонстрация Аленой ее французской лексики: молодчинище она!.. На лужайке у кленика спасались от толчеи на участке. <…> Благодать вечерняя. Тиша «сам по себе» на горке, ходит, даже лежит, дремлет… Приезд и появление Нат. Вас. с фотографиями Боба в детстве. Вечером долгие охотничьи подвиги Тиши. Потом очередное столкновение с «бобошками»… Оба очень, очень огорчились.

27 июля.

Вторник. Пробуждение от боли в сердце — необычной. Видимо, вчера немного надорвался, в жаре и духоте идучи. Лежал на спине, поджидая пробуждения Алены. Она, как и я, проснулась озабоченная «бобошками».

Ясно. Солнечно. Свежий ветер с моря. В 11 час. Алена уехала к старичкам. Вернулась в 12.30. Я записал за это время дни. Попили свежего молока. Опять меня потянуло в дрему. А Алена опять решила ехать: на этот раз к Вале Кротовой за тазом для варки варенья. Процедура же была препоручена Т.М. И вместе с чисткой ягод заняла весь день; еще около 11 час. вечера Аля что-то обсуждала с Т.М. в кухне, касающееся варенья.

Перед обедом зашел ненадолго Леша Зильпер. А вечером появился В. Либерман с кульком земляники. Восторгался нашими комнатками (которые действительно до слез милы и хороши). Вскоре подгребла Ирина, Ужинали в кухне жареным свежим лещем, запивая красным, очень хорошим вином, которое Аля достала в магазине здесь. Витя ушел поздно: светил ему фонарем, пока он выбирался на дорогу из нашего сосняка.

28 июля.

Среда. День Владимира. Аля не пошла в церковь: давит сердечко. Я тоже перемогаюсь, но нельзя не идти. А шлось очень трудно: жаркое солнце. Знойное небо, размазанные беспорядочные тучи, тревожный влажный ветер с холодком. Сердце шалит. Останавливаюсь.

В церкви тесно, жарко, не продохнуть. Пришел, как и прошлый раз, к молитве «Благообразный Иосиф». Постоял, прислонясь к конторке, пока не пропели «Верую». Потом сидел на скамеечке в ельнике с В.И. Кругловым. На скамейках людно: в церкви не выстоять и все ждут крестного хода; Зоя Ивановна с бабками, подошедший ко мне Пигулевский, знакомая моя «незнакомка», вышедшая на паперть продохнуть, седенькая бабка с внучонком в коляске… какие-то «дамы».

Крестный ход: «…князе Владимире, моли Бога о нас!» Евангелие: «Иго мое — Благо». Благодать холодных капель окропления… Горячее солнце. Порывы ветерка. Прикладывание ко кресту. Просфора из рук батюшки…

Домой шлось легче, даже радостно. Дома застал Алену на веранде, дремлющей на раскладушке. Поделили просфору. Сладко, отдохновенно подремал. А дальше весь день до вечера прошел на веранде <…> Я у себя на диване закончил «Альку» Абрамова. Погода все больше и больше свежела и хмурилась; сильный налетал ветер, выворачивал листья на яблонях. К вечеру поползли от Силламяэ низкие черные тучи, брызгал дождь. А под верандой с 4.30 и до самого вечера скреблись, топотали, галдели Копель со Стаськой — сажали и сеяли травку вдоль моей плитяной дорожки.

29 июля.

Четверг. Резкий, холодный день. Яркая синева неба, низкие, быстрые, с темно-сизым подбоем кучевые облака. Частая смена светотени. Алена — к старичкам (утром беседа о «пересыпании» не как капризе). В 11.30 была уже дома. Я, как всегда, за это время «записался». (Алена говорит, что море сегодня «по-настоящему синее».) Во 2-м часу только собрались к Ирине — наползли серые тучи, пошел дождь. Переждали. Дождались синего неба. Сначала Ирину не застали; встретили ее у лавки, идущую с тортом в руках и с авоськой. Долго сидели в чистенькой Иришкиной мансарде у открытого балкона. И. и А. ели торт. Я получил бутерброд и ириски. Близкий, родной и очень бедный она человек. Около 4-х — в центр. Покупка кошельков, бумажников, в аптеке — борной. Алена тщетно искала ночные рубашки. Опять наползла в небе чернота. Дождь. Мимо почты, лагерей, под спорым дождиком, — домой. Алена нацепила из конвертика «гондончик» [непромокаемый плащ]. Пришли домой в 6-м часу. На сосновой горке, за окном, просвеченные солнцем, искрящиеся отвесные струи дождя.

Обед. Улегся в Алином уголке. «Любовали». Разобрали покупки. Алеша накрыла меня голубым халатом. Дрема. Проснувшись, нашел Алю на раскладушке на веранде. Подсел к ней. Читали газеты. Потом она с французской книжкой и магнитофоном, я у себя — с Абрамовым («Деревянные кони»).

Холодно, небо в тучах, низких, косматых, серых, совсем осенних. Перемежающиеся дожди. Вечер темный, неуютный.

30 июля.

Пятница. Черное пробуждение… Жду, когда Алена шевельнется. Встали в 10-м часу. Утро ясное, холодное, ветреное. На крыше грохот: пришли Санька и Рензор ее чинить (стала протекать веранда). Быстренько после завтрака записал вчерашний день. (11 час. утра.) Опять, как вчера, пришлось переждать тучи и небольшой дождь. В 1.10 вышли к Болотину. На [улице] Сулеви — микропесик; белый куб дома (угол Кудрекюле) продается за 10 тысяч. Болотина — распростужена, стала пожилой… но жеманство и стрельба глазками — как в былые времена. Но все же они чем-то милы (прошлым?) и трогательны вместе: опять предстоит починка «кабриолета»; «роскошная» умывальная и «тронная» в уголке участка, воздвигнутая Сергеем.

К Вере Александровне. (Встретили ее уходящей к Кисликам с цветами в руках; попросила: «В другой раз,