низкие кучевые облака. Тепло. В 11 — появление Бори Никитина. До обеда — на веранде беседа по всем «вопросам», сезонам и пр. После обеда — на

лужайке. К 6-ти пошли его провожать на автобус. С нами по пути Копель со Стаськой в коляске, едут «смотреть пароходики». У стоянки — копошащиеся ожидающие посадки.

Тихий ужас ущемил будущим, недалеким уже, отъездом… Ушли, не дождавшись отбытия автобуса. Аля захотела пить. Зашли к Гликману. Таи нет. Он — один, взъерошенный, лежит

с головной болью. Посидели тем не менее хорошо и просто. Бледно-желтая келья, сделанная из бывшей веранды; отрадный свет; цветущий кремовыми цветами жасмин за окном. Потом все вместе по Айе, мимо Синёвых, морем до рынка, пошли к Фане Борисовне.

Вечер тихий, ясный, стынущий. Сильно пахнет морем. Встреча с Фаней Борисовной, закованной в «испанский воротник» своей старости и неотвратимости — близкой и понимаемой ею… Молодые ее черные огромные глаза, смотрящие с жадной надеждой и желанием верить всему хорошему, что ей говорят (в частности, Аля). Неуемная ее компаньонка, выплясывающая свой 90-летний оптимизм и хозяйственную молодость… Печальный, припертый и бессильный Гаврила при всем этом. Угощение, чаепитие, хлеб, масло, варенье, селедка… Домой по Вабадусе. Вдали, в конце улочек, выходящих на море: сначала курчавая тучка, оплавленная пылающим золотом садящегося солнца; под ней лазурный квадратик моря; потом этот же квадрат моря, но уже тускло-голубой, а вместо солнечного диска — гаснущий бледно-розовый горизонт. Темнеющее небо. В парке две девочки и бегущая за ними киска Мушка, догоняющая, обгоняющая своих хозяек, задрав торчащий длиннющий хвостик. Разошлись с Гаврилой у Кургауза.

Я дошел с трудом: «синдром» после чая… Да и усталость.

4 августа.

Среда. Ясно, солнечно. Аля с 11 до 12.15 у старичков. Я в это время вспомнил Седьмую симфонию Сибелиуса. До самого обеда сидели втроем (Тиша — в сосенках) на сосновой горке. Небо подзатянуло. Похолодало. Аля на веранде чистит черную смородину. На веранде: прохладная легкость воздуха; легкая сумеречность от набежавшей тучки… Вспомнил давний часок в Орлине. Прикосновение водицы озера к раздутым, натруженным, «городским» жарким ногам. Ноги — воскресшие, как творческие органы осязания, а не тупые подпорки, скованные кожей, стянутые шнурками, задохшиеся, тупые… (рассказал это Аленушке).

Потом «в четыре руки» Аля с Т.М. варит варенье. Управилась часам к 7-ми. Появилась уезжавшая на 2 дня в Ленинград Плоскодонка. Ушла к Копелям — смотреть кино; Алена готовит ужин (макароны). Я болтаюсь и слоняюсь вокруг да около без толка и с осадком. Утешаюсь тем, что утром «приступил». Перед ужином вдвоем с Алей немного «на» и «за»

горкой у «стройки». Перед сном поцапались с Аленой из-за очередных «завихрений» Т.М. и «завихрений» вокруг нее… (сожгла сахар, обожгла руки об горелку и т.д. и т.п.).

5 августа.

Четверг. Несказуемо плохое, черное, «смертное» пробуждение. Еле поднялся. Алена — немного лучше, чем я. Подремав, сел и с трудом, «насильно» записал дни. <…> Сейчас 11 час. 50 мин. День очень тихий, затученный, но высокий, и солнышко нет-нет да и проглядывает. В 1 час дня пошли к Лидии Александровне. Сама Л.А. уходит к зубному врачу: флюс. Сидим с Иришкой втроем на солнечной скамейке у берез. Ирина мотает новый зеленый клубок, все время теряя конец рвущейся нитки в мотке… Наташа — в уборке комнат (таскает кресла). Андрейка играет с Аленой в «футбол», потом у Алены на коленях слушает ее песенки про птичек. Свежий ветерок выворачивает, прижимает листья на деревьях, клонит вершинки в синеве. Хорошо, хорошо… Мы с Андрейкой ловим на ромашках бронзовок, пускаем их лететь… Домой в 5-м часу. У дома — заход в лавку. Жду Алену на уголке.

И улочки, и лавка, и ожидание — все это ровно счастье. Счастье воздуха, свободы, синевы, свежести… Хоть сейчас опять идти к Ирине, хоть в лес, хоть домой, хоть куда глаза глядят — все это ровно погружение в Благо, в Стихию Бытия без границ, без сроков… Погружение в СВОЮ СРЕДУ, ненасытное дыхание, лицезрение, осязание, обоняние… как плавание в ней, как полет в ней. ВЕЩНОСТЬ и СОВЕРШЕНИЕ единосущно, и единотворно, и единовременно…

После обеда дремал в Аленином углу. А Алена сидела на лужайке в гуще Волчонков: Стасик учится соблюдать равновесие, балансируя на дощечках, окружающих его песочный ящик. Подсел к Алене. Сидели, пока светило солнышко; надвинулись тени, похолодало. В 6 часов Аля пошла заниматься (в третий раз). Я — под ее милое мне «бульканье» пишу эти строчки. <…>

Сумерки. Все трое на сосновой горке. Алена сидит, облокотись о Кисанину сосну. Тиша — столбиком на самой могилке. Низко промеж сосен — огненный багрец заката, зари… от нее бледно-кровавый подбой на тучах. 10.10 Тиша отпущен погулять еще ненадолго.

6 августа.

Пятница. Тихо, серо, прохладно. Опять тяжкое пробуждение. На сей раз — начало разработки Шестой симфонии Чайковского… (!) Аля: 10.30–12.30 у старичков. (Сильный ветер с моря.) Я — после завтрака — сон. С 11.30 до 12.45 «Туонелъский лебедь» Сибелиуса. Аля на кровати изучает карту, ищет хутор сына старичков [г. Тапу]. Я — рядом в кресле — с «Лебедем» и лег вместо Али на ее кровать. Аля (она рядом) шьет. Я проснулся. Алена исчезла; сел читать Ю. Лийва. Али что-то долго нет. Вышел на веранду. Глядь, она идет от сарая с деревянными калабашками; села у дров под окошком, чего-то стругает, мастерит. Я около.

2.45 — обед. После обеда Алена продолжает. Я — тут же. Живые (!!) травины, влажный песочек, сухие дрова, звук их, береста шершавая… 5 часов — пьем какао. Чтение Лийва. <…>

8 часов. Мастер принес Копелям починенную Лавровскую флейту. Спасенная эта флейта стала и флейтой избавительницей. Очень обрадовалась Аля, на душе и у меня стало легче от этого. А в кухне, не обращая ни на кого внимания, протопилась плита и дышит в комнаты теплом и успокоением… и постепенно спал с меня груз виноватости, и стало опять можно жить. <…>

7 августа.

Суббота. Опять: тихо, серо, прохладно. Что-то Аля подшивала, сидя в постели. Вдруг пропала иголка. Еле нашла, около моего коврика. Я — с 10.30 до 12.45 с симфонией Сибелиуса. Аля — с Тишей на горке. Потом «исчезла»: оказалось — моется. Нашел ее с Тишей. <…> Потом уселась на веранде, в голубом халатике, в платочке набекрень… Я продолжаю заниматься. Тиша за моей спиной — на окошке сопит. 1 час дня — оба за простоквашей. Я (с